Хельмут Крауссер - Эрос

Вахтер на входе, древний старец, вводит Инге-Софи в курс ее новой работы. Раньше это место занимал он сам. С гордостью демонстрируя ей громадные залы, он радостно бормочет:

– Лукас Кранах, Каспар Давид Фридрих, Рубенс, Франс Халс, Тинторетто. Все, что душе угодно! Более двух тысяч полотен! Восемьсот скульптур, пятьдесят пять тысяч рисунков и графических изображений!

А еще в ее распоряжении маленький столик в кабинке у входа. С настольной лампой, телефоном и подшивкой архивных документов.

– Берите с собой что-нибудь почитать, да побольше! Должность просто чудесная, настоящая синекура. Можно сказать, совершенно нечего делать.

Эти слова нисколько не радуют Инге-Софи.

– Два раза за ночь делаете обход. Собственно, и одного вполне хватает. У нас еще ни разу ничего не случалось. Вечером надо расставлять мышеловки, а утром убирать.

Он показывает журнал дежурства.

– Не думайте, что вы тут для охраны. Для этого есть специальные люди – здание охраняется снаружи. Ваше дело – сидеть и присматривать за порядком. Ну температуру проверите. Вот, в общем-то, и все. Утром пишете в журнале, вот тут: «Дежурство прошло без происшествий». Глядишь, и ночь прошла. Но уж если, конечно, что-нибудь происходит, тогда пишете совсем другое. Правда, за семь лет,что я тут работаю, случилось всего два происшествия. Лопнула лампочка и протекла труба в туалете.

– В здании я буду совершенно одна?

– Ну да. А что, боишься? Курить нельзя. Это вредно для картин. Если совсем невтерпеж, тогда кури у выхода или в туалете.

Он передает ключи от выхода и от кабинетов сотрудников. Указывает на телефон:

– Только местные звонки, естественно. Причем каждый звонок нужно заносить в протокол с обоснованием. Ноль не набирается. В шесть утра приходит уборщица, потом заступает дневной вахтер. Есть вопросы?

Выполнять подобные обязанности кажется Инге-Софи верхом идиотизма. Однако, успокаивает она себя, все-таки не нужно опускать руки. Ее песенка еще не спета. Она постарается завоевать доверие сурового начальства и когда-нибудь ей доверят более ответственную работу. Майор Шультце уже давно стала для нее кем-то вроде подруги, она, что ни говори, человек: не свирепствует, не строит козней и с ней всегда можно договориться. Надежда умирает последней!

Поначалу новая работа все-таки доставляет ей определенное беспокойство. Блуждать по ночам по залам громадного музея, хотя и с карманным фонариком в руках, – занятие не для слабонервных, и Инге-Софи постоянно приходится преодолевать страх, который навевают на нее помпезные стены бывшего храма юстиции. Здесь более четырехсот залов, и двести из них хранят скульптуры. Чтобы обойти это хозяйство, требуется немало времени. Чуть позже это входит в привычку, но, чтобы выработать ее, Инге потребовалось несколько недель. Она постоянно слушает музыку из компактного транзисторного приемника, классическую музыку, хотя раньше была к ней абсолютно равнодушна. Особенно по душе пришлось скрипичное соло из Девятой симфонии Дворжака – «Из Нового Света». В ночных радиоконцертах это произведение звучит удивительно часто. В противоположность своим былым предпочтениям Инге-Софи носит теперь высокие каблуки, и они игриво постукивают в ночной тишине залов. Курит она больше, чем раньше, – в туалете, при открытой дверце кабинки. Разглядывая свое изображение в зеркале над раковиной, она с горечью думает, что никогда не представляла свою жизнь такой. А еще эти проклятые мышеловки, пережиток ветхозаветных времен! Слава богу, сюда не забегает ни одна мышь.

Иногда, когда из приемника льется подходящая медленная музыка, Инге-Софи танцует перед зер? калом – плавно, с закрытыми глазами, чуть приподнимая плечи, будто плывет по воображаемому морю. При этом она вспоминает Бориса. Весьма странный тип. Можно сказать, самый странный из тех, кто встречался ей на жизненном пути, – не считая Александра, конечно. Чем занимаются теперь эти чудики?

Иногда, при большом желании, Софи снимает с себя все и носится по галерее обнаженной – и только картины взирают на нее невидящими глазами. Им безразлично все, этим самодостаточным предметам в рамах, что замерли на стенах, словно окоченевшие висельники. Огромная парковочная площадь перед музеем, скупо освещенная фонарями, напоминает Софи то сцену, то взлетно-посадочную полосу. При взгляде на площадь у нее всегда появляется ощущение пространства и свободы. Софи глядит на эту громадную сцену по ночам из окна, затягиваясь сигаретой, – она курит в зале вопреки всем запретам. По утрам на плацу собирается мягкий туман, иногда вступают в громкую перебранку сороки или вороны. Туман, сигаретный дым, холодное стекло, запотевающее от ее дыхания, – как это все странно: дыхание, дым, туман. Долго читать в ночных залах она не может – избыток тишины давит ей на затылок невыносимым грузом.

За покупками Инге-Софи ходит ранним утром и чувствует себя слишком усталой и разбитой, чтобы искать знакомства с мужчинами. Зеркала подтверждают, что она не только стройна, но и до сих пор довольно красива. Нет, найти мужчину не составит ей никакого труда. Она заводит себе аквариум и покупает на сэкономленную валюту маленький цветной телевизор «Грюндиг». Это ее первый собственный телевизор. В дневнике появляется запись: «Посмотрела передачу „Криминал по пятницам“, и вместо страха впервые получила удовольствие. Немножко. Удовольствие от страха. Парадокс!»

К Рождеству Инге-Софи получает подарки: бутылку красного румынского вина и английские кексы из магазина деликатесов. Все это добро вручает ей майор Шультце с торжественными словами о великой силе социалистической солидарности. Довольно мило со стороны начальства – щедрый жест свидетельствует о том, что поведение Инге всех устраивает.

«Иногда мне хочется умереть, но при этом увидеть жизнь с высоты птичьего полета – какой она станет без меня».

Каждый год в Лейпциге проводится традиционная книжная ярмарка, город наводняют тысячи гостей с Запада. В эти дни Софи предписано брать отпуск и безвылазно сидеть в квартире – предосторожность никогда не бывает лишней. Так считает майор Шультце.

Я нашел несколько десятков адвокатов – как известных, так и неизвестных, но очень хороших к добросовестных юристов левого толка, – которые заботились об арестованных террористах якобы бескорыстно, из идеалистических соображений. Сравнительно честный способ вытянуть из благодарных клиентов как можно больше информации. Но только в 1981 году, когда и другие террористы вышли из игры тем же способом, что и Софи, мне сообщили, что она, возможно, живет по ту сторону, то есть в ГДР, вот только под каким именем? Выяснить это было невероятно трудно, поскольку подобные сведения хранились в строжайшем секрете. Вы можете возразить, что деньги открывают любые тайники и двери, но на это я отвечу, что в любом случае необходимо сначала найти нужного человека, чтобы не блуждать в темном лесу.