Эдвард Докс - Каллиграф

В обычных обстоятельствах я бы предпочел включить мою старую верную «Бразилию» во всей ее сияющей славе, и она снабдила бы нас кофе, вкусом и ароматом которого можно было бы гордиться. На мой взгляд, настоящий эспрессо – это ценнейший дар современной Италии остальному миру – лучшее оправдание существования итальянцев. Тем временем здесь, в Англии, мы, похоже, готовы забыть наши традиции ради пойла из крупных торговых сетей, хлебая теплое молоко кофейного цвета с белесым осадком. Но кофеварка для приготовления эспрессо, на мой взгляд, слишком претенциозна для первого свидания (а оно все-таки было первым, несмотря на все, что произошло между нами прошлой ночью), а кроме того – и это главное – в результате получается всего две чашки, что существенно сокращает время завтрака в постели. Так что возьмем обычный кофейник.

– Мне отнести что-нибудь?

– Конечно.

Сесиль снова засунула щетку в рот, подхватила обеими руками чашки и повернулась на пятках.

Надо сказать, я люблю утро не меньше ночи. Самое приятное – просыпаться и оказываться первым, кто видит безмятежную красоту женского лица: ясный лоб, разметавшиеся волосы. («Она – все царства, я – все короли, одни мы в мирозданье…». Донн.) Но не менее интересно наблюдать за причудливой хореографией пробуждения и последовательности умывания, одевания и этого вечного «Где-же-мои-сережки?» и «Что-нам-теперь-сказать?», противоестественно долгое ожидание микроавтобуса или моего предложения поехать на метро. Как ни странно, я с нетерпением ожидаю даже общего похмелья (ведь напиваемся мы тоже вместе) и в особенности мимолетного удивления, которое порой переживаешь после совместного пробуждения. Удивления от того, что, несмотря на все помехи, которые так часто преследуют английские гетеросексуальные пары, двое взрослых незнакомых людей все еще могут оказаться в одной постели под влиянием простого каприза.

Если классифицировать всех женщин с точки зрения утреннего поведения (с поправкой на погрешности, возникающие при подобных обобщениях), существуют три типа женщин: те, что ни за что не хотят показываться на глаза без одежды (они вылезают из-под пухового одеяла только для того, чтобы закутаться в мое пальто); те, что ни о чем не заботятся и смело появляются перед вами обнаженными (одежда остается гам, где упала накануне); и те, что желают причислить себя к кругу беззастенчивых, но не могут и минуты оставаться без покрова, поскольку их представления о стыдливости не изменились с детства. Любопытно, что принадлежность к тому или иному типу не зависит от социального положения, возраста или даже внешности – и вы никогда не угадаете ее заранее, – но парадоксально то, что обычно эксгибиционистки не создают лишних проблем после разрыва отношений, в этом на них можно рассчитывать. Не знаю почему – может, они дают установку: «Да пошел ты, я тебе дала свой номер телефона, но мне дела нет, собираешься ты звонить или нет», в то время как скромницы… о боже! Я поставил кофе со своей стороны кровати, передал Сесиль ее чашку и предложил немного коричневатого тростникового сахара, а потом устроился в постели сам.

– Итак, чем же ты занимаешься, Джаспер? За весь ужин ты не сказал об этом ни слова. Я тебя внимательно слушала. Это что-то ужасное? Ты налоговый инспектор? Или продаешь сигареты в Африку?

– Я каллиграф.

– Un calligraphe?

– Absolument [22].

Она села, опустив руку с чашкой, другой рукой поправила подушку, лежавшую за спиной. На фоне смуглой кожи ее зубы казались особенно белыми.

– Ну и как?

– Хорошо. В смысле – мне нравится.

– Тебе хватает на жизнь?

– Пока да.

– Ты работаешь прямо здесь?

– Да. Я работаю дома.

– Можно потом посмотреть?

– Да, если хочешь. – Я повернулся, чтобы налить кофе. – На прошлой неделе я начал новый заказ для одного клиента – это подборка стихотворений. Вчера я как раз закончил первую часть первого из них, но я как-то не уверен, что…

– И кто это?

– Богатый американец из Чикаго. Подразумевается, что я не должен называть его имя. Ему принадлежит куча газет и несколько телеканалов, и мне пришлось подписать договор о сохранении конфиденциальности, наверное потому, что он страшно знаменитый и важный тип, и если кто-нибудь пронюхает, что он заказал рукописный вариант каких-то стихов, Уолл-Стрит рухнет.

Хотя я обрисовал ситуацию в шуточном тоне, это было чистой правдой: моего клиента звали Гас Уэсли, и хотя я не мог предполагать, к каким последствиям привела бы моя болтливость, я строго следовал указаниям Сола никому не рассказывать о том, для кого выполняю эту работу: ни Уиллу, ни Люси, ни даже бабушке.

Сесиль подтянула ноги, сформировав коленками, прикрытыми простыней, маленький горный пик, и сосредоточилась на клубнике.

– Деньги заставляют людей забыть о том, что все они – лишь куча дерьма. По мне, все это словно заноза в заднице.

– Если честно… – Я почувствовал нечто вроде чувства долга, заставляющего меня выступить в защиту своего клиента. – Если честно, думаю, причина такой секретности заключается в том, что эти стихи – подарок ко дню рождения его новой подружки. Он уже дважды был женат, и его разрывали на части всякий раз, когда сведения о его личной жизни попадали в газеты конкурентов. Наверное, сейчас он хочет сохранить свою новую душечку исключительно для себя. О ней никто ничего не знает. Вероятно, из-за этого вся суета.

Сесиль пожала плечами и облизала ложку:

– Ничего об этом не слышала. Меня вообще не интересуют медиамагниты.

Поправлять ее было бы невежливо. Я занялся клубникой.

– Кстати, – она повернулась ко мне. – Когда я спросила «кто это?» – я имела в виду поэта. А не того, на кого ты работаешь.

– А, прости. Поэт – Джон Донн.

– Вот о нем я слышала, – она провела языком по передним зубам. – Кажется, он написал стихотворение о смерти, которая слишком горда. [23]Оно досталось мне на экзамене, когда я еще была студенткой. Не самый легкий текст. Но он ведь сочинял стихи о любви, верно?

– В некотором роде. – Она произносила слово «любовь» на французский манер, словно речь шла о божестве. – Он писал о мужчинах и женщинах, по крайней мере, это касается того цикла стихов, над которым я работаю. В значительной степени. Но и других стихов у него тоже хватает. Наставления, «Священные сонеты» и так далее. Серьезный парень, так мне показалось. Я хочу побольше узнать о нем.

– Ты счастливчик. В Лондоне все, кроме тебя, говорят исключительно о стоимости жилья и о том, как они не любят своих коллег.

– Я знаю. Иногда мне кажется, что лучше быть глухим.

Она улыбнулась:

– Да, но ты ведь любишь Лондон, правда?

– Да, люблю. Полгода люблю, а полгода нет.