Давид Маркиш - Тубплиер

– Видите? – увлеченно продолжал симпатичный врач. – Это томограмма вашего левого легкого, верхушки. Смотрите вот сюда!

На подсвеченной пленке вырисовывалась картина облачного неба, звездных туманностей. Левое легкое.

– Вот этот шарик, – продолжал врач, – туберкулома. Граната, начиненная туберкулезными палочками. При неблагоприятных обстоятельствах она взрывается и обсеменяет легкое сверху донизу. И… – И, разведя руками, врач улыбнулся беззащитно и печально.

– Я понимаю, – промямлил Влад. – А что ж вы, доктор, не боитесь от меня заразиться?

– Ваша граната запечатана, обызвествлена, – охотно объяснил доктор. – У вас закрытая форма туберкулеза. Наша и ваша задача не допустить развития процесса, не дать гранате взорваться.

– Что я должен теперь делать? – выдавил Влад Гордин.

– Для начала отдыхать не тогда, когда устали, – сказал врач, – а для того, чтобы не устать. И максимум через неделю вы поедете в туберкулезный санаторий, на Кавказ. Приходите завтра оформлять документы.

Значит, не на Камчатку, а на Кавказ. Судьба играет человеком, а человек играет в подкидного дурака.

Узорчатые ворота на дощатой подкладке отгораживали от града и мира туберкулезный легочный санаторий: мужской и женский лечебные корпуса, подсобные службы и обширный парк с разбросанными по нему там и сям узкими деревянными лавочками, заросший по окраинам бурьяном, с выкрашенной серебряной краской спортивной пионеркой посреди центральной клумбы. Докурив сигарету, Влад Гордин поднялся с чемодана, подхватил его за ручку и шагнул в калитку ворот.

Он не удивился бы, если б за воротами стоял охранник с ружьем. Но не было охранника, и никого не интересовало, зачем Влад Гордин прибыл на Кавказ. Как видно, сюда, за забор туберкулезного санатория, никто не заглядывал по собственной воле, без острой нужды. Со своим чемоданом Влад шагал по пустынному парку, по посыпанной кирпичной красной крошкой дорожке, довольно-таки узкой, пешеходной, предназначенной соединять пункт «А» с пунктом «Б» и не более того. Трудно было вообразить, как по этой дорожке болтаются от нечего делать загоревшие под курортным кавказским солнцем отдыхающие, как сосредоточенные парни обжимают девок на лавочках и тянут их в кусты, подальше от чужих глаз. Есть здесь, надо думать, и другие ворота, и другая дорога, асфальтированная, по которой едут служебные машины – с картошкой и капустой для кухни, с какими-нибудь, наверно, лекарствами, и эти, самые главные, с заскорузлыми носилками вдоль закрытого темного кузова. Какого, интересно знать, они цвета – труповозки? Черные, как заведено? Или под «скорую помощь» – белые, с красным крестом? И где тут морг, откуда они забирают свою клиентуру?

Где тут морг? – этот вопрос глубоко сидел в сознании Влада Гордина, как гвоздь в дубовой доске. Морг, разумеется, должен быть, а как же иначе. Какой-нибудь домок на окраине парка, в зарослях, или просто пристроечка к одному из корпусов. Тянуло не откладывая поглядеть на это сооружение, мимо которого все равно теперь уже не пройти. Все дороги ведут в дуборезку. Главное сооружение, главная машина. Все остальные машины, везут они картошку или таблетки, – только довесок. Но не пойдешь же спрашивать у первого встречного, где тут морг, да и встречных этих что-то не видать. Может, спят? Или обход у них? Пустынный парк напоминал Владу почему-то фабричный двор: работяги заняты делом, вкалывают у станков в своих цехах, а снаружи нет никого до самой пересменки.

Кирпичная дорожка привела Влада Гордина к главному корпусу – вытянутому в длину трехэтажному зданию с фальшивыми колоннами по сторонам парадного подъезда. У двери сидела на стульчике какая-то тетка в цветастом фланелевом халате и вязала на спицах.

– Сюда? – спросил Влад Гордин.

– Сюда, сюда, – взглянув на чемодан в руке Влада, сказала тетка, а потом вернулась к вязанию.

Значит, сюда. Пора входить.

Просторный вестибюль был забит под самую завязку: люди стояли тесно, кучно. Под портретом Ленина помещался стол, на столе белел графин мутного стекла с водой. За столом, опираясь о него рукою, высился скалой крупный мужчина кавказской внешности, с усами, и читал по бумажке.

– «В редакцию газеты „Правда“, – читал кавказец. – Больные противотуберкулезного санатория номер три, собравшиеся под целебным кавказским небом со всех концов нашей необъятной социалистической Родины, поздравляют Центральный комитет нашей родной Коммунистической партии со всемирно историческим достижением – запуском в космос советского человека Юрия Гагарина. Со снежных вершин дружного многонационального Кавказа мы заверяем ЦК КПСС и лично товарища Хрущева, что и впредь будем отдавать все силы, а если потребуется, и жизнь для победы коммунизма во всем мире. Да здравствует Коммунистическая партия и ее ленинский Центральный комитет! От имени коллектива – директор санатория номер три Бубуев Реваз Ибрагимович». – Закончив читать, директор сложил бумажку и сунул ее в карман пиджака. – Вопросы будут?

Вопросов не было. Больные били в ладоши и оглядывались на дверь. Ощущение, что где-то над головой в целебном небе летает Гагарин без мотора, было необычным.

– Запустили, значит? – наклонившись к уху старичка в полосатой пижаме, спросил Влад Гордин.

– А кто его знает! – пожав плечами, отозвался старичок. – Реваз соврет – много не возьмет. Может, запустили, а может, и не запустили.

– Ну, это ж не шутки! – сказал Влад. – Тут соврешь, а потом всю жизнь будешь расхлебывать. И с работы снимут.

– Кошку, может, запустили, – гнул свое недоверчивый старичок. – Собаку ведь запускали уже. А теперь кошку. И Героя дадут.

– Кому? – спросил Влад. – Кошке, что ли?

– Ну, кошке, – ответил старичок. – Кому надо, тому и дадут. А ты-то чего переживаешь?

– Да я только приехал, не слыхал еще, – поделился Влад.

– У нас стрептомицина нету, а он летает, – горько сказал старичок. – И мясо все воруют.

– Какое мясо? – поинтересовался Влад Гордин.

– Такое, – объяснил старичок. – Которое на второе. А нам кашу одну дают на машинном масле.

Народ понемногу потянулся к выходу, там образовалась пробка. Влад Гордин, отойдя к стеночке, наблюдал идущих: что за люди? С кем ему теперь придется жить здесь, за забором, на горе? Как в каком-то Монако: вот князь Реваз Бубуев, вот монакцы, трудолюбивый монакский народ. Граница, правда, не на замке, но определена и очерчена. И в картишки тут, наверно, перекидываются – чем не казино? Люди как люди, народ как народ: маленький, но гордый, только без детей. Стариков немного, зато средний дееспособный возраст представлен хорошо и молодежь замечательная; чувихи проблескивают – просто первый класс. Ну второй. Вон та, например рыжая, или эта молочная блондиночка с золотым зубом. Лечебный воздух, каша-перловка, сухой закон. Впрочем, закон на то и закон, чтоб его объезжать на хромой козе: вон тот страдалец не от дырки в легком такой квелый, а от вчерашнего перебора, ему поднеси кружку пива – он сразу оживет. В конце концов, в каждом народе должны быть свои жулики, гулящие девушки, отзывчивые пьяницы и даже угрюмые убийцы. И конечно, общительные стукачи – куда ж без них. И герб должен быть у туберкулезного народа: на лазоревом фоне перекрещенные, наподобие берцовых костей, серебряные палочки Коха. А что? Суверенная территория есть, начальство есть, оппозиция – на уровне старичка в пижамных штанах: каша плохая, надо маслица подлить. Армия с пушками не нужна, потому что чахоточные граждане и так внушают смертельный страх и ужас окружающим миролюбивым народам: чеченцам, лакцам и кабардинцам с балкарцами. Вестибюль опустел. Последним, волоча свой чемодан, вышел на волю Влад Гордин. Тетка с вязаньем по-прежнему сидела на своем стульчике у дверей.