Кингсли Эмис - Эта русская

Анна пронзила его гневным взглядом, потом смягчилась, видимо осознала.

– Я поняла, о чем ты. Придется разыграть спектакль перед чиновниками. На этот счет можешь во мне не сомневаться. Эту роль я знаю назубок, как и всякий русский поэт.

– Возможно, здесь эту роль придется играть совсем по-другому.

– Тогда ты меня научишь. Хотя чиновники всюду чиновники. Вряд ли это окажется так уж сложно. – Анна развела руки и вздернула подбородок, уподобившись Ниобее или Волумнии. [1]– Драматический эффект гарантирован. Ты ведь наверняка видел наших русских актеров на сцене, так что понимаешь, о чем речь.

– Да, и поэтов тоже. Выступления, вернее, поэтические чтения или декламации. Кстати, у нас в институте бывают такие чтения. Я, пожалуй, мог бы тебе его устроить.

В последние секунд тридцать Ричард почувствовал, что мысли его разбегаются. Он смутно, но твердо сознавал, что минуты две назад упустил какой-то довод. Вернее, чувствовал, что этот довод постоянно от него ускользает, как ни протянешь руку – его нет на месте. Это напоминало не столько игру в теннис когда игрок запаздывает к каждому мячу на полсекунды, сколько партию в шахматы с фокусником который не то чтобы играет ради шутки, но и не слишком стремится к победе.

– И все-таки тебя что-то гложет, – заметила Анна. – Почему?

– Я просто предвижу множество трудностей. – Окинув мысленным взглядом, Ричард признал их совершенно непреодолимыми.

– Да не думай ты про них. Ты уверен, что дело только в этом? Обидно, нам с тобой так замечательно вместе, а эти трудности, эти заботы, эти хлопоты все время встают между нами. Я понимаю, мы очень разные люди…

– Они не между нами. Трудности, я имею в виду. Они впереди.

Последние слова Ричард произнес, не подумав, как они прозвучат, и сам почувствовал их вопиющее лицемерие, если не хуже; впрочем, Анна не подала виду, что ее это задело. И тут в первый раз с тех пор, как она вернулась в комнату, он взглянул на нее не только как на автора стихов и заметил, между прочим, что рост и сложение у нее абсолютно пропорциональные, плечи и бедра как раз такой ширины, как надо, что у нее вид человека, умеющего о себе позаботиться, – серьезная девушка, в том смысле, в каком говорят о серьезном доводе, серьезном задании; серьезный человек, без оттенка мрачной серьезности. Кроме того, профиль ее оказался тоньше, чем ему показалось вначале, совсем не похожий на угловатые, приплюснутые восточноевропейские лица, к которым он привык за долгие годы. Ее серые глаза он оценил и раньше, но сейчас именно благодаря им и очерку ее лица вдруг нашлись ответы на все вопросы о ее привлекательности, ответы однозначные и непререкаемые, несмотря на неблагоприятный момент, может, оттого, что такое бывает только раз в жизни, именно поэтому. Впрочем, про последнее он подумал только позже.

А в тот самый момент он вряд ли взялся бы сказать, что именно выражают эти серые глаза. Анна задержала их на нем еще немного, а потом отвела в сторону, – и в этом движении легко угадывалось разочарование.

– Ты обязательно должен почитать мои стихи не торопясь. Вряд ли они тебе понравятся, но мне кажется, ты сможешь понять, что именно они собой представляют, о чем я пишу, что хочу сказать, когда вообще хочу что-то сказать. – Сейчас трудно было себе представить, что она совсем недавно говорила о том, что «ее поэзия» – это лишь увлечение и забава. И будто чтобы усилить мрачное впечатление, она прижала локти к бокам и стиснула руки, словно старушка в платочке и длинной ветхой шубейке перед дверями русской тюрьмы, – для полноты картины не хватает только снегопада.

Ричард, впрочем, был до определенной степени знаком с таким типом женского поведения.

– Да, – сказал он, скептически качая головой. – В конце концов, я ведь должен буду говорить со знанием дела.

– Говорить? С кем? Я не понимаю.

– Говорить с теми, кто согласится поддержать тебя и твои стихи. Чтобы добиться освобождения твоего брата. – Когда он произнес эти слова, до него в полной мере дошла абсурдность всей этой затеи. Какой идиотизм – согласиться в ней участвовать. И кажется, она вчера упомянула, что через три недели должна вернуться в Москву?

– Мне показалось, что ты не хочешь в это ввязываться.

– Почему? – Голос его звучал механически. – Потому что мне не нравятся твои стихи? Но ты сама только что два раза повторила, что для тебя это не имеет никакого значения.

– Но для тебя-то имеет. И вообще я не об этом. – Анна словно бы стряхнула хмурость и улыбнулась. – Ты, наверное, подумал, что я на тебя сержусь или, может, жалею саму себя. Ну да, я себя жалею, но не в этом дело. Я должна тебе кое-что сказать, и если ты чувствуешь передо мной какие-то обязательства, может быть, тогда тебе будет легче от них отказаться. А ты наверняка чувствуешь, потому что ты порядочный человек. Настолько порядочный, что я должна все тебе выложить прямо сейчас. Мой братец, который сидит в московской тюрьме, – далеко не порядочный человек. Я тебе говорила, что он действительно виноват в том, в чем его обвиняют? Так все и есть. И не только в этом. Вся эта авантюра с петицией – идея моей мамы. Боюсь, она меня переоценивает. Моего брата она тоже переоценивает, правда, в другом смысле. Он… он совершенно безответственный человек, Ричард, как мне ни жаль, и он недостоин твоей помощи, поэтому я вообще не должна была тебя ни о чем просить. Будь я такой же честной и бескорыстной, как ты, я бы посоветовала тебе прямо сейчас отказаться от этой затеи.

Ричард уже был готов услышать все, что угодно, что Аннин брат – наемный убийца, соложник Горбачева и вообще на самом деле ее муж.

– Понятно, – проговорил он.

– Ты слишком легковесно к этому относишься. Тебе ведь, наверное, встречалась эта русская пословица; «Где одна гадюка, там и гадючье гнездо».

– Еще бы. А сколько человек в Англии знают эту часть истории?

– Я думаю, профессор Леон обо всем догадался. Или по крайней мере чувствует, что здесь что-то не так. Больше никто, я уверена.

– То, что твой брат… преступник, похоже, не ослабило твоей решимости.

– Ни в коей мере. Я ведь не пытаюсь добиться для него кассации или амнистии, просто хочу, чтобы его выпустили, раз он уже отсидел положенный по закону срок.

– А эта часть истории именно так и выглядит? Никаких дополнительных обстоятельств? Ничего другого?

– Нет, это чистая правда, и ничего больше , – все именно так, как я тебе сказала.

– Понятно, – повторил Ричард. – Ты, кажется, говорила профессору Леону о каком-то списке, видимо, тех людей, с которыми надо связаться. Итак?

Анна бросила на него серьезный и признательный взгляд и вытащила из верхнего кармана своей темно-коричневой хламиды сложенный лист бумаги.