Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов

– Алекс! Что с Аней?

Майкл просунул руку в дыру и сбросил на пол оставшиеся осколки, прежде чем убрать стул из-под ручки. Я видел кровь на его руке, но он не обращал на нее никакого внимания. Потом Руэн обхватил меня своей тенью, и я закричал от боли.

– У тебя есть только один способ спасти ее – покончить с собой, – заявил он. – Ты никто. Ты не заслуживаешь жизни. Тебя никто не любит. Ты так похож на своего отца, Алекс. Ты так похож на своего отца.

И я знал, о чем говорит Руэн.

Я вырос бы только для того, чтобы стать таким же, как мой отец. И это плохо, потому что мой отец был убийцей. Я не хотел никому причинять вред. Но я уже это делал. Я причинил вред себе. Я причинил вред Ане. И я не мог стать иным.

Но Руэн солгал, что меня никто не любит. Недавно тетя Бев сказала, что любит меня. И Ане я тоже нравился.

Тут я вспомнил кое-что еще. Руэн говорил мне, что демона на сто человеческих лет приковывают цепями на дне ямы в миллиарде миль от солнца, если он терпит неудачу. Тогда я подумал, что на дне ямы Руэну будет очень скучно. Теперь решил: и поделом ему.

– Я не никто, – заявил я. – Я Алекс. Александр Великий. И я смогу стать, кем захочу.

Я поднял ручку от стеклянной кружки еще выше, но, вместо того, чтобы поранить ею себя, бросил в толстый черный канат, связывающий меня и Руэна, и Руэн взревел, когда черная тень разлетелась, а каждая вена в моем теле надулась так, словно могла взорваться.

Кто-то схватил меня за руки, и Майкл закричал: «Он уходит»! – а потом я провалился во тьму.

Ни один из тех, кто, подобно мне, вызывает в воображении самых злобных из этих наполовину прирученных демонов, которые населяют человеческую душу, и стремится сразиться с ними, не может ожидать, что выйдет из этой схватки невредимым.

Я очнулась через два дня в реанимации больницы Белфаста. За тридцать лет жизни в этом городе ни разу не попадала сюда, но теперь она показалась мне на удивление знакомой. Компанию мне составляли две женщины. Из вены торчала игла, рядом пикал кардиомонитор. На прикроватном столике стояла ваза с красными розами. Несколько минут я лежала в полузабытьи, гадая, как долго была без сознания. Постепенно боль и покалывания начали давать о себе знать в разных частях тела: в голове, шее, плечах, животе. Я с облегчением осознала, что все-таки жива.

Молодая черноволосая медсестра прошла мимо и улыбнулась, потом посмотрела на меня вновь: поняла, что я очнулась. Проверила показания приборов, прочитала мою карту. Отсоединила капельницу.

– Что ж, с возвращением в страну живых, – весело сказала она. – Как мы себя чувствуем?

Я попыталась сесть, но от резкого движения кардиомонитор запикал чаще и громче. Медсестра подскочила и подложила подушку мне под спину, чтобы я не ударилась, откинувшись назад.

– Где Алекс? – спросила я.

– Кто?

– Майкл, – поправилась я, понимая, что медсестра не в курсе событий. Майкл наверняка знал, что с Алексом. – Майкл Джонс, он привез меня сюда. Он здесь?

Она задумалась, надевая манжету для измерения кровяного давления на мой правый бицепс.

– Он только что вышел. Это его пиджак?

Я проследила за ее взглядом. На спинке стула, который стоял у кровати, висел коричневый пиджак из шерстяной материи.

– Да.

Медсестра взяла мою карту, что-то записала в ней.

– Я скажу, чтобы вам принесли суп.

Я услышала шаги, направляющиеся к моей кровати. Подняла голову и увидела Майкла. На его лице проступили удивление и облегчение, когда он увидел, что я сижу. Медсестра посмотрела на меня.

– Вы спрашивали о нем?

Я кивнула. На подбородке Майкла серебрилась щетина, глаза опухли от недосыпания.

– Как ты? – спросил он.

Я замялась с ответом, разум еще застилал туман. Потом воспоминания о случившемся начали прибывать, как медленный прилив: лицо Алекса, в слезах, перекошенное горем, перевернутый пластмассовый контейнер, пятнышко коричневой пыли на моей чашке с кофе. Ощущение, что я тону.

– Где Алекс? – прошептала я.

Майкл провел рукой по длинным волосам, отвечать ему явно не хотелось. У меня заколотилось сердце.

– Он мертв, да?

Майкл сглотнул слюну и отвернулся. Потом пододвинул стул к кровати, сел, взял меня за руку.

– Ты не возражаешь?

Я покачала головой. И он мне все рассказал.

После того, как Майкл разбил стеклянную панель и сумел открыть дверь, Алекс упал на пол. Я уже лежала без сознания, лицом вниз, рядом со стулом. Урсула и Говард занялись Алексом, а Майкл попытался сделать мне искусственное дыхание. Он заметил, что у меня распухла шея, около ключиц появилась красная сыпь. Вспомнил, что я рассказывала ему о талисмане. Перекатил меня на бок. По мобильнику вызвал «скорую».

– Я думал, ты умерла.

Медики сделали мне укол эпинефрина в бедро, после которого я открыла глаза и несколько мгновений смотрела на него, прежде чем окончательно потерять сознание. Урсула что-то кричала насчет Алекса. Она наклонилась над ним, лежащим на полу, задрала его белую футболку. На груди, ярко выделяясь на белой коже, горело несколько больших ожоговых пятен.

– Этим утром он проходил медицинский осмотр! – воскликнула Урсула. – Никаких ожогов не было. – Они с Говардом попытались привести Алекса в чувство, но безрезультатно.

– Сердце бьется? – спросил Майкл.

Урсула кивнула.

– Очень слабо.

«Скорая» прибыла через минуту. Мне закрепили на лице кислородную маску, а потом врачи положили нас с Алексом на носилки и загрузили в «скорую». Майкл и Урсула наблюдали, стоя рядом. Из Макнайс-Хауса выбежал секретарь Урсулы, Джошуа. Взглянув на Майкла, он наклонился к уху Урсулы, чтобы сообщить о только что поступившем телефонном звонке. Майкл услышал: «Синди умерла».

Мы посидели в молчании после того, как Майкл сообщил мне о ее смерти. Я наблюдала, как занавески из легкого ситчика мягко покачиваются у дальней стены палаты, думала о Синди, об одном эпизоде во время ее встречи с Алексом, после того, как она повела его к теплицам и показала свое творение. Стараниями Алекса она много смеялась, и в какой-то момент повернулась ко мне, со светлыми, летящими волосами, позолоченными солнечным светом, широкой, непринужденной улыбкой, ярко-синими, такими молодыми глазами.

Я вспомнила вопрос, заданный Синди при нашей первой встрече: «Вы считаете, для ребенка, который начинает, как я или Алекс, есть хоть какие-то шансы в этой жизни?» Всю жизнь Синди брела от одной беды к другой. Изнасилование, презрение, тумаки – до того, как в пятнадцать лет ее удочерила мать Беверли. К тому времени она уже была беременна Алексом, и от ее шансов на лучшую жизнь не осталось и следа.

Но насчет Алекса… я не могла с уверенностью сказать, что у него нет шансов что-либо кардинально изменить. Наоборот, несмотря ни на что, и я в этом нисколько не сомневалась. Этот мир мог принадлежать ему.