Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов

– Ты демон, – напомнил я ему. – Демоны вредят людям, а не помогают им.

Руэн ухмыльнулся.

– Тебе помогаю только я или нет?

Я посмотрел на потолок. Лампы мерцали, пытаясь включиться. Я задался вопросом, есть ли там ангелы. Или Бог.

– Помогите мне, – прошептал я.

– Я помогаю тебе, – произнес Руэн, прохаживаясь вокруг меня с заложенными за спину руками. – Твоя мама будет жить. Тебе надо сделать только одно, Алекс. Как думаешь, ты сможешь сделать только это одно?

Слезы по обеим щекам стекали мне в уши. Я прижал руки к груди, ощущая каждый вздох и выдох, и мне хотелось передать эти вдохи-выдохи маме. Больше всего мне хотелось не дать ей умереть.

Руэн наклонился ко мне так близко, что я уловил его запах. Обычно я от него задыхался, но не в этот раз. Он вложил что-то холодное и острое в мою руку.

– Ты помнишь, как обменивался открытками с другими мальчиками в старой школе, Алекс?

– Да.

– Это тот же обмен открытками. Чтобы твоя мать осталась в живых, тебе следует послать кого-нибудь на ее место.

Я закрыл глаза. Знал, чего хочет Руэн.

– Ты желаешь, чтобы я кого-то убил?

Руэн перестал ходить.

– Разве ты не хочешь, чтобы твоя мать жила, Алекс?

Я медленно сел, посмотрел на то, что он вложил мне в руку. Поначалу решил, что это стеклянный нож. Поднес поближе к глазам и понял, что это отбитая ручка стеклянной кружки. С таким острым краем, что на подушечке пальца появилась капелька крови через несколько секунд после того, как я легонько постучал по нему. Руэн улыбнулся.

– Я не могу этого сделать, – прошептал я, но в голове вновь возникла мама, хотя я и не закрывал глаз. Я увидел ее руку, бессильно упавшую с подлокотника, и пусть даже она спала, глядя на эту повисшую плетью руку, я понимал, что она умирает.

Во рту пересохло, глаза горели, и я чувствовал, будто падаю. Я подумал о своем папе, моем настоящем папе, и том, что он сказал Руэну: «Мой сын оплатит мой долг». И я вспомнил о маме, сидящей на качелях рядом со мной, поднимающихся все выше, и выше, и выше. Она смеялась. Когда она смеялась, мое сердце буквально выпрыгивало из груди. Я хотел снова услышать ее смех.

Наконец я прошептал:

– Кого мне убить?

Труди Мессенджер звонит, когда я уже в квартире, в руках одежда и книги, и я не знаю, то ли убирать их обратно в коробки, то ли раскладывать по шкафам, которые я недавно купила. Слышу звонок мобильника и думаю, что это Майкл.

Ее голос звучит сердито, но одновременно в нем слышится облегчение:

– Аня! Я связывалась с секретариатом Макнайс-Хауса, там мне сказали, что вы уехали на некоторое время…

Я делаю глубокий вдох, на сердце по-прежнему тяжело.

– Чем я могу вам помочь, Труди?

– Я звоню насчет матери Алекса Брокколи, Синди. Она в реанимации.

– В реанимации?

– Такое случается крайне редко, обычно порядок поддерживается строго… Она добралась до барбитуратов и…

Пол под ногами разом опускается футов на десять. Я слышу, как трудно она говорит «попытка самоубийства», «кома», и «повреждения мозга», потом о принятых и принимаемых мерах, но все это доносится издалека. Словно глушится взлетающим рядом самолетом. Наконец в наушнике воцаряется тишина, и перед моим мысленным взором возникает ужасная картина: Урсула стучится в дверь комнаты Алекса, с новостями, еще прячущимися во рту, будто секретное оружие.

– Кто-нибудь сказал Алексу?

– Пока нет.

Я сажусь на кровать, лихорадочно размышляя, что надо сделать и в каком порядке.

– Я сейчас же еду к нему. Когда я смогу привести его к Синди?

– Пока это невозможно, – отвечает Труди. – Во всяком случае, сейчас. Они делают все, что могут, но… Сестра Синди здесь. Она безутешна. Для Алекса приезд сюда чреват психологической травмой. Давайте подождем, пока острота ситуации спадет, и у нас появится большая ясность с состоянием Синди.

Я киваю, не отрываю мобильника от уха, соображая, как мне повидаться с Алексом без конфликта с Урсулой. Скорее всего, если я скажу ей о попытке самоубийства Синди, то она постарается не подпустить меня к Алексу. А сейчас он нуждается во мне как никогда.

Зеленый «Вольво» Майкла заезжает на автостоянку Макнайс-Хауса за несколько секунд до меня. Урсула появляется на верхней ступени лестницы, ведущей к парадному входу. Я вылезаю из автомобиля и быстро иду к входу. Майкл следует за мной. Я чувствую взгляд Урсулы и думаю, как же прорваться через этот кордон.

Первым заговаривает Майкл:

– Я считаю, разговор с Аней в интересах мальчика.

Я уже у лестницы, смотрю на Урсулу снизу вверх.

– Мальчик спрашивал о вас, – произносит она, поджимая губы. – Он очень расстроен случившимся с матерью.

Меня словно ударили под дых.

– Вы ему сообщили?

– Каким-то образом он уже знал. Даже рассказал нам, где она прятала таблетки.

Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. И когда думаю, что Урсула велит мне уходить или не пустит в Макнайс-Хаус, она отступает в сторону, освобождая проход.

– Не расписывайтесь в регистрационной книге, – говорит она Майклу и мне, когда мы втроем входим в Макнайс-Хаус.

Майкл останавливается у автомата, наполняет одну пластмассовую чашкой водой, вторую – эспрессо, протягивает кофе мне.

– Это для Алекса, – поясняет он, указав на чашку с водой. – Вы выглядите уставшей.

Мы догоняем Урсулу у консультационной комнаты. Она поворачивается к нам, прежде чем открыть дверь.

– Об этой встрече записи не будет, – признается она. – Попечительскому совету не понравится, если сотрудник, находящийся в отпуске по болезни, вдруг появляется на работе.

Сквозь стеклянную панель я вижу Алекса. Он сидит в кресле, лицом к нам, в белой футболке с изображением Барта Симпсона на груди и в новых джинсах, и я замечаю, что он подстригся. В детской одежде он выглядит по-иному. Нормальным. Потом он опускает голову на руки, пальцы ползут в волосах, словно он хочет оторвать голову. Алекс начинает раскачиваться. Я киваю Урсуле, наблюдаю, как она поворачивает ключ в замке и толкает дверь. Предлагаю Майклу войти первым.

– Нет, – произносит Алекс, поднимая голову. – Вы. – Он указывает на меня.

Майкл и я переглядываемся. Я поворачиваюсь к Алексу.

– Ты хочешь поговорить только со мной?

Он кивает. Майкл пожимает плечами, протягивает мне пластмассовую чашку с водой.

– Я посижу в коридоре, – говорит он мне, кладет руку на плечо, потом опускает.

Я жду, пока он не выйдет из комнаты. Затем закрываю дверь и сажусь на стул напротив Алекса. Он наблюдает за мной, лицо бледное и напряженное.

– Что вы пьете? – интересуется Алекс.

Я ставлю свою чашку на пол.

– Эспрессо. – Передаю ему чашку с водой. Он ее берет, но не пьет и не говорит «спасибо», что для него нехарактерно.