Яков Томский - Отель, портье и три ноги под кроватью

Одним особенно суетливым пятничным вечером женщины текли в отель и из него непрерывным потоком, и я сделал несколько записей, описав их одежду и время прибытия, чтобы сверить это с временем выезда клиентов из номеров и высчитать длительность пребывания. Но, видите ли, опять же, мы ничего не знаем точно. Некоторые люди снимают женщину, чтобы просто поговорить. А кто-то может быть замужней дамой, приехавшей на свидание с любовником. На самом деле это невозможно знать наверняка, и, поверьте мне, все именно этого и хотят – чтобы никто ничего не знал.

Фолкнер был не единственным писателем, кто работал на рецепции – борделя или другого заведения. Натаниэль Уэст работал в ночную смену в загибавшейся гостинице на Манхэттене, пока дописывал «Подругу скорбящих», и даже предлагал бесплатное жилье своим друзьям-писателям – Дэшилу Хэмметту и Эдмунду Уилсону. В свою очередь, они помогали ему, подгоняя заказы на рекламные статьи вместо платы за номер. Но то были тридцатые годы прошлого века. Мне в ночную смену не предлагали даже несчастный стульчик, чтобы присесть.

Так я проработал два месяца на ночных сменах, и однажды ночью ко мне подошел эквадорец и встал рядом. На нем была такая же форма, такой же галстук.

– Ты кто?

– Хектор, – сказал он, сняв бейдж и положив его на стол перед нами.

– Что ты здесь делаешь?

– Я – ти. Ти переходишь на дни, парень.

– Я перехожу на дневную смену?

– Ты не зналь? Они никогда ничего не говорят людям, парень. Это похоже на гребаную армию.

Посыльные начали запугивать первыми:

– Слушай меня очень внимательно, новичок. Увижу, что ты вручаешь гостю его ключ – убью. Услышу, что ты спрашиваешь их, нужна ли им помощь с багажом – убью. Ни о чем их не спрашивай. Идешь за стойку, отдаешь ключи посыльному. Если они мне скажут, что сами понесут свой багаж – моей дочурке придется голодать. Если я замечу, что ты передаешь им ключи, я пойму, что ты хочешь, чтобы моя девочка умерла с голоду. Тогда я узнаю, каким поездом ты ездишь домой, и сверну тебе шею, как только ты попадешь в свой район.

Зажигательная нью-йоркская речь номер два! Первую произнесла моя соседка по квартире в Бруклине, пообещав выкинуть меня, если я не заплачу за аренду. Фигня – в сравнении с этой. Хотя именно словесный «пинок» Джилл, заставивший меня вернуться в гостиничный бизнес, привел к этой зажигательной речи, произнесенной посыльным ровно через одну минуту моей первой вечерней смены. Трое из них оттеснили меня в угол фойе и, пока вожак стаи инструктировал меня, остальные стояли рядом и кивали. Вершину треугольника, согласно его бейджу, звали Бен. Посыльный Бен. Теперь я понимаю, что он просто пытался мне помочь.

– Надеюсь, ты ничего не перепутаешь, это в твоих же интересах, – закончил он, и эти трое ушли.

Вот так меня приняли в новую вечернюю смену – с четырех часов дня до полуночи – можно сказать, в высшую лигу, в привилегированное сословие. Ночная смена была отрезвляющим возвращением в бизнес: гулкая пустота фойе в три часа ночи, гудящий вакуум – и скрежет кашля проститутки, возвращавшейся на улицу, и звуки моих собственных мыслей, когда я снова стоял за стойкой рецепции, один целых восемь часов.

Но все, теперь я не был один. Немного расстроенный атакой, я вернулся за стойку, вежливо потеснив ожидавших гостей. Никто не «назначал» мне никаких клиентов и не просил меня «прикрыть» кого-нибудь, как это было в Новом Орлеане. В Нью-Йорке руководство даже не удосуживалось проверять, приходил ли я на работу.

Но, вернувшись на рабочее место, войдя в систему и приготовившись к работе, я успокоился. В конце концов, я гостиничный диджей-ветеран, я виртуозно жонглирую ключами.

Сразу стало ясно, что в этом новом мире крайне важным был один-единственный фактор: СКОРОСТЬ. В Новом Орлеане мы как будто жили в сиропе, никто никуда не спешил. Ритм вечерней смены на Манхэттене – как дорожки кокаина в четыре пальца длиной, растворенные в энергетическом напитке. Через неделю я справлялся с задачами в три и четыре раза сложнее. Я понял, что, пока авторизуется кредитная карта (или «КК», мы даже не успевали произнести это словосочетание целиком), можно успеть написать номер комнаты на пакете с ключами, подтвердить цену или начать выяснять у клиента информацию, которую я был обязан получить при регистрации. В Новом Орлеане единственное, для чего я мог использовать целых пять секунд, было раздумье: не сделать ли мне еще глоток «Хайнекена»? Или все-таки улыбнуться? Вы стоите на острове Манхэттен и улыбаетесь, пока авторизуется КК, целых пять секунд просто улыбаетесь? Да вы полный идиот.

Благодаря вечерней смене я понял, какое место занимает «Бельвью» на Манхэттене. У него была хорошая репутация. К сожалению, десятилетней давности. У нас было несколько «звезд», хороших парней вроде Тони Данца, который орал в стиле «Бельвью» (посыльные здесь не боялись кричать) «Эгей, Тониии», когда вваливался в фойе; было видно, что Данца любит все это дерьмо. Многих гостей приводили сюда командировки, и клиентура была многонациональной. Вот чего не было в Новом Орлеане и что стало для меня истинной отрадой нью-йоркского гостиничного бизнеса: культурное многообразие. Австралийцы, которые прилетели из Южной Африки, чтобы привезти королеву Марию в Англию. Евреи из Каталонии, которым нужен был нееврейский сопровождающий в шаббат: кто-то должен нажать на кнопку лифта, открыть электронный замок двери и просто, ну, например, включить спортивную трансляцию, прежде чем покинуть святой номер в отеле. Кроме обилия японцев, которые все хотели две односпальные кровати (чтобы не спать рядом с женами), ванны и достаточно места, чтобы кланяться (средний японский бизнесмен кланяется более 500 раз в день. Они кланяются даже по телефону).

А стычки с теми проклятыми посыльными продолжались. Уже после двух недель на вечерней смене они продолжали трясти меня: как минимум два раза в день мне приходилось резко соскакивать с транспортера для багажа, чтобы какой-нибудь чемодан не ударил мне в пах. Но со временем я проникся сочувствием к их бедственному положению.

Посыльный – это анахронизм, практически устаревшее животное. Люди тащат свой багаж по дому, по дорожке, в машину, в аэропорт, снимают с багажного транспортера, кладут в багажник такси, ввозят через вращающиеся двери, подтаскивают к столу, и вот, наконец, какой-то парень с ежиком хочет им помочь? Вы проделали четыре тысячи километров, и этот пижон в перчатках хочет попрыгать последние пять метров и получить за это чаевые? «Нет, спасибо, мне не нужна помощь».

Вот в чем смысл слов Бена-посыльного: «Надеюсь, ты ничего не перепутаешь, это в твоих же интересах». Ну, принцесса Абу-Даби, у которой четырнадцать чемоданов – больше, чем могут ухватить ее хорошо одетые телохранители… ей, пожалуй, помощь понадобится. Я не говорю, что она даст на чай, но помощь ей будет нужна. Или, допустим, семья из семи человек, каждый из которых приехал со своей подушкой. (На случай, если вы не знали: в отелях есть подушки. Гости со своими подушками – типичный гостиничный кошмар. Это отель, а не туристический лагерь.) Но остальные девяносто восемь процентов путешественников легко отказываются от помощи, и посыльные не могут выжить при двух процентах удачи на охоте. Поэтому, как я выяснил на своей шкуре, для повышения коэффициента они применяют два инструмента: страх и чувство вины. Если я спрошу гостя, нужна ли ему помощь, ответ будет отрицательным. Каждый раз – нет. Но если я молча сигнализирую посыльному или говорю кодовое слово «стойка», кладу ключи ему в руку, а затем твердо произношу повелительную фразу, например: «Посыльный проведет вас в номер», – коэффициент удачной охоты растет. В глазах гостя отчетливо читается вина и страх. Клиенту кажется, что, если он откажется от помощи, его посчитают жадными, и он боится сказать посыльному (который в одной руке держит ключи от номера, а другой крепко сжимает чемодан или сумку), что может сам добраться до номера. Часто гости так боялись посыльных, что обращались ко мне напрямую: «Хм, вы знаете, все нормально, я справлюсь». Я это обожаю. Точь-в-точь как: «Пожалуйста, сэр, пожалуйста!! Отзовите своих собак!» Я благосклонно киваю посыльному, и он ослабляет хватку у горла гостя и уходит обратно в тень, чтобы подождать другую жертву. Я даже придумал предложение, с помощью которого можно контролировать сознание клиента и позже добавлял: «Это мой хороший друг, Бен. Бен проводит вас в номер», делая жизнь посыльного реальностью для гостя и, следовательно, переводя чувство вины на следующий уровень. В конце концов, я стал небрежно замечать: «Это мой хороший друг Бен, крестный отец моего ребенка и добрый приятель моей жены», но только если гость был японцем и не понимал ни слова по-английски. Но Бен страшно полюбил эту фразу. В ней не было слова «стойка», но звучала она так чертовски подозрительно, что мы не могли нарадоваться. Приятель моей жены.