Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

Жена султана обещала помочь мне с побегом. Заклинаю тебя: не пиши мне. Это слишком опасно. Одна из одалисок, которая, как говорят в гареме, была «у него на примете», исчезла на прошлой неделе. Ходят слухи, что ее засунули в мешок и бросили в воды Босфора, так как эта женщина влюбилась во французского торговца., Я не могу позволить себе быть столь же неосторожной, как она, Я намереваюсь выжить, любовь моя, и вернуться к тебе.

Постскриптум.

Прошли месяцы с тех пор, как я начала писать тебе это письмо. До чего же странным было рождение нашего сына, Джакомо. Они поместили меня в королевское родильное кресло, сделанное из орехового дерева в форме лошадиной подковы с плоским сиденьем, тогда как средняя жена возносила хвалу Аллаху. Когда все было кончено и наш сын, Махмуд, появился на свет, эти суеверные женщины положили ему на пупок три кунжутных семечка, чтобы защитить от злого глаза, уложили меня в кровать под вышитый золотом платок, а на живот мне поместили Коран, завернутый в шелковую ткань. Чтобы отпраздновать рождение Махмуда, мой муж, султан, веря, что это его сын распорядился повесить клетки с соловьями в зарослях сирени По его приказу рядом с огромными стеклянными шарами наполненными разноцветной водой, были размещены источники света, чтобы отражать струи дворцовых фонтанов. И, не будь я столь несчастна, я бы, наверное, обомлела от всей этой красоты, однако, душа моя, все мои мысли были только о тебе. Никто не ведает о моей ярости и о моем отчаянии. Сейчас ребенок сидит на коленях своей няни, балующей его марципановой водой, чтобы малыш, не шалил. Мальчик улыбается мне, пока я пишу эти строки».

Она родила вам сына! Сейчас он уже юноша. Вы должны найти их обоих, сказала я, думая, как одинока старость без тех, кого любишь.

Отец говорит, что я отрицаю природу вселенной, так как хочу спасти близких мне людей от горя и бед. Он очень любит цитировать Экклезиаста: «Ибо всему свое время… есть время рождаться, и есть время умирать…». Но отец стал атеистом после смерти матери, и у него нет права цитировать Библию для подкрепления своих аргументов.

– Я могу помочь вам.

– Вы поможете мне? – мягко спросит Казанова.

– С удовольствием. Вы должны спасти свою подругу из этого ужасного мира.

– Возможно, он не более ужасен, чем наш. – И мой собеседник отвернулся, чтобы я не смогла видеть выражения его лица. Когда Казанова снова взглянул на меня, я протянула ему руку и твердо пожала ее.

– Для американки вы прекрасно владеете французским, – сказал Казанова, улыбаясь. – Можно я приду еще раз? У меня есть второе письмо, и я бы хотел, чтобы вы тоже его прочитали.

Я заколебалась, представив, что скажет об этих встречах отец.

– А может, нам лучше встретиться в кафе?

Я почувствовала, как морщинка разочарования исказила его лицо, но она исчезла столь быстро, что я ничего не могу сказать с уверенностью.

– На людях шумно. Но я понимаю, что наша дружба может причинить неприятности вам и человеку, занимающему положение вашего отца. Поэтому давайте встретимся во «Флориане» на рассвете, когда вся Венеция еще сладко спит».

Люси отвлеклась. Когда она обедала с Ли во «Флориане», ей показалось, что она увидела молодого фотографа возле входа, хотя полной уверенности у девушки не было, так как не смогла разглядеть его лица. Люси нравилось думать, что это кафе существовало еще во времена Казановы и Желанной Адамс.

– Это будет настоящее приключение, – заверил меня Казанова. – В этот час кошки рыскают в поисках добычи, и поистине увлекательно наблюдать, как они охотятся на голубей, а те улетают от них в облака.

Я согласилась, так как мне хотелось посмотреть на величие этой прославленной площади, когда на ней не будет никого, кроме четвероногих граждан Венеции. Казанова отдал мне письмо, чтобы я могла переписать его в свой дневник, после чего поклонился и вышел. Финетт принялась лаять вослед хозяину. Я положила собачку на колени и принялась чесать ей шерсть специальной щеткой, которую Казанова мне оставил. Трогательно было видеть меланхолию на мордочке этого маленького создания, обычно столь радостно возбужденного, и я подумала о той привязанности, которую хозяин питает к своей любимице, и о безнадежных обстоятельствах, окружающих мать его ребенка. Если бы только я могла им помочь.

Ах, я начинаю верить, что мой новый друг является тем, за кого себя выдает. Может быть я излишне доверчива?

Плодотворная Мысль Дня: Доверие иногда должно быть вознаграждаемо, или оно не будет в чести у человеческого сердца.

Финетт исчезла, и я в отчаянии.

Этим утром я пришла на площадь Святого Марка на рассвете, а его там не было. Только на лестнице стояли два французских солдата. Они переводили стрелки на часах на французский манер: сутки у них начинаются в полночь, так же, как и в Америке. До прибытия армии Наполеона отсчет новых суток здесь начинался в сумерки. Вид солдат, передвигающих стрелки старых венецианских часов, расстроил меня, и я впервые отчетливо поняла, что нахожусь в покоренном городе. Свет заливал все вокруг, и маленькие темные кошачьи тени появились на площади – мимолетные, подобно дымным завиткам. Они мелькали между колонн аркады, но нигде не было и признака синьора Казановы. По крайней мере, насчет кошек он не солгал. Во мне вздымалось странное желание, которого я не понимала. Казалось, что это чувство связано с моим новым другом. Я физически ощущала его присутствие на площади, так же как и в тот, первый вечер, когда Казанова последовал за мной на башню, и мне казалось, что шевалье направляет мои мысли и чувства.

Я пришла домой, озаряемая ранним туманным светом. Маленькие лодочки уже начали скапливаться около пристани, и жены рыбаков в ярко раскрашенных башмаках заторопились вниз по площади. Когда я вошла в свою комнату, Финетт уже исчезла. Консьерж сказал мне, что видел высокого мужчину в сюртуке, выходящего из отеля со свертком под мышкой. Сбитая с толку, я поднялась наверх и нашла записку:

Я пришел за Финетт, так как местные шпионы узнали о нашей с вами дружбе. Не старайтесь найти меня. Когда смогу, я дам вам знать о своем местонахождении. Спасибо за всю вашу доброту.

Ваш. покорный слуга,

Постскриптум.

Я оставляю вам первое письмо Эме – самое первое, которое я получил. Уверен, что вы будете хранить его так же бережно, как и я, и вернете его мне, когда это позволят обстоятельства.

Я оглядела комнату и заметила, что он забрал также все собачьи игрушки, что привело меня в полное расстройство, так как мне представилось, что я больше никогда не увижу Джакомо Казанову. Венеция в руках французов, и это означает конец миссии моего отца; близится свадьба. Скоро мы отправимся домой, в Америку. Я рухнула в кресло, решив прочитать письмо Эме, в надежде, что ее слова успокоят меня, а когда этого не произошло, я решила развлечь себя, переписав его на страницы своего дневника, так как никогда не смогу забыть тех чувств, что нашли отражение в этом письме.