Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

– Я подумаю. – Люси встала и последовала за Ли к выходу из кафе. Воздух прогрелся, и девушка чувствовала, что голова у нее от жары начинает слегка кружиться. Неожиданно Люси вспомнила о Дино Фаббиани: интересно, будет ли он ее ждать на площади Святого Марка в час дня? Надо бы сказать фотографу, что он ошибается, считая побег Казановы из дворца герцога провокацией. Если, конечно, он станет ее слушать. Дино производил впечатление человека, не привыкшего к тому, что женщины не соглашаются с его взглядами.

Двадцать пять минут спустя две женщины шли по узкой улице рядом с музеем Пегги Гуггенхайма. Официант сказал им, что дом Казановы находится возле собора Салют на Дорсодуро, но точного адреса он не знал. Следуя инструкциям, они сначала повернули налево, затем направо и в конце концов уперлись в витрину ювелирного магазина. Продавщица сказала, что официант ошибся – Казанова родился рядом с собором Святого Самуэля. Ли купила билеты на vaporetto, и вскоре они оказались на улочке, где стекольщики выдували элегантные вазы прямо перед окнами мастерских. Каждый стеклодув говорил им, что надо пройти по улице еще чуть-чуть мимо магазинов, витрины которых были забиты раскрашенными стеклянными цветами и карнавальными масками.

В конце улицы Ли и Люси увидели дом, на котором висела табличка, сообщающая, что здесь родился художник Джорджио Вазари, живший за два века до Казановы.

– У меня голова кружится, – пробормотала Люси.

– Что ты сказала? – Повернувшись к Люси, Ли выронила путеводитель, и девушка быстро нагнулась подобрать его – слишком быстро. Она увидела симпатичную маленькую площадь с неработающим фонтаном, а затем все затмили звезды. «Какая банальность», – думала она впоследствии. Секунду спустя Люси услышала зовущий ее женский голос и увидела маленькое овальное оконце в форме глаза. Лицо Ли появилось в этом проеме света, крохотное и испуганное, а ее голос спрашивал, все ли с ней в порядке.

С трудом поднявшись на ноги, Люси пыталась собраться с чувствами.

– Это бывает из-за ночных перелетов, – сказала Ли.

Она схватила Люси за руку и повела ее сквозь толпу, люди оглядывались на них: маленькую энергичную туристку средних лет в шляпке серо-голубого цвета и высокую смущенную девушку в шифоновой блузке и ярко-бирюзовых джинсах, На стоянке водных такси Ли нашла молодого гондольера, который с радостью помог им и вызвал «скорую».

– Сейчас лучше? – Пока судно быстро скользило по Большому каналу, Ли слегка придерживала Люси за плечо.

– Извини, что обременяю тебя, – прошептала девушка.

– О, господи! Ну что за чушь! – воскликнула Ли и убрала руку с ее плеча.

Они сидели в тишине, а лодка «скорой помощи» ревела, спеша вниз по течению; берега канала были отмечены специальными шестами пристаней с концами, окрашенными голубой краской. Вдалеке раскинулся призрачный остров Сан-Мишель со знаменитым кладбищем, созданным Наполеоном. Судно свернуло под маленький мостик и остановилось перед зданием больницы, рядом с дверью, отмеченной красным крестом. Они сошли на берег и прошли в приемный покой, где доктор в детских голубых сабо подтвердил, что дезориентация, вызванная переменой часовых поясов, иногда приводит к головокружению и обморокам.

– Как правило, требуется один день адаптации на каждую часовую зону, которую вы пересекаете.

Он дал Люси валиума и посоветовал Ли выйти прогуляться, посмотреть регату.

– Большое спасибо, но я остаюсь с ней, – сказала Ли.

– Не надо, пожалуйста! Я в порядке. – Люси умоляюще взглянула на доктора.

– Девушке нужно отдохнуть, – решил доктор.

– Люси, все будет хорошо. Я вернусь за тобой позже, и мы решим, где лучше пообедать.

Закрыв глаза, Люси подождала, пока шаги Ли затихнут в коридоре. Удостоверившись в том, что доктор и ее незваная опекунша ушли, девушка вытащила старый дневник и устроилась на больничной кушетке почитать.

Я ищу доказательства того, что мне сказал Джакомо Казанова.

Я взяла с собой Финетт, когда сопровождала сегодня отца в Герцогский дворец. Он встретился прошлой ночью с генералом Жуно, помощником Наполеона, и тот попросил его составить доклад о пленниках в венецианских тюрьмах, чтобы заверить наше правительство в благих намерениях французов. Это оказалось счастливым совпадением, так как мне хотелось посмотреть на темницу, где держали в заключении человека по имени Джакомо Казанова. А ведь родитель и не подозревал, что я встречалась тет-а-тет на колокольне со старым венецианцем. Не сказала я и о том, откуда взялась собака, убедив отца, что нашла Финетт на улице, а он был слишком занят, чтобы беспокоиться о заблудившихся фокстерьерах.

Старое здание суда скрывало за своим вычурным готическим фасадом три тюрьмы: Колодцы – ужасную яму под фундаментом из истрийского мрамора, где арестанты плавали в морской воде; Четверки, которые отец даже отказался мне описывать; и Свинцы, построенные прямо под свинцовой крышей Герцогского дворца. Под летним солнцем металл нагревался, и в жаркие месяцы камеры становились настоящими душегубками.

Мы вошли во дворец дожа через старую дверь, носившую имя Порта-делла-Карта и украшенную стройными колоннами, статуями и неизменным крылатым львом святого Марка. Отец шумно дышал, когда мы шли по анфиладе залов, слишком прекрасных, чтобы их описывать, таких, например, как зала делла-Антиколледжио, служившая приемной для послов, или зал Большого Совета, где дожи давали государственные приемы. Стены этого зала были увешаны портретами кисти Тинторетто и Бассано. Отец же заметил только ручейки дурно пахнущей воды на лестнице. Он плохо выглядит, под глазами чернеют круги, а иногда я замечаю, что мой родитель периодически перестает понимать происходящее и взгляд его делается пустым.

Известия о войне подорвали здоровье отца, а я так надеялась, что морской воздух Венеции подлечит его. Вместо этого он постоянно рассказывает, как его угнетают забитые грязью канавы и нечистоты, которые венецианцы выливают прямо на дома. соседей. Он скучает по бостонским гостиным, где мужчины собираются поговорить о политике.

– Венеция – это могила добродетели, – заявил отец, ища глазами очередные следы человеческих отбросов, пока мы шли по залу Большого Совета.

– О, отец! – воскликнула я, стараясь отвлечь его. – Посмотри на эти небеса на картине Тинторетто! Разве они не прекрасны?

Когда мы остановились у картины, к нам подошел слуга дожа. Он представился, сказав, что его зовут Марино Фальеро и что он является потомком первого дожа, построившего Герцогский дворец.

Монсеньор Фальеро сначала повел нас в камеры восточного крыла, выходящие на канал Рио-де-Палаццо и знаменитый мост Вздохов, где на протяжении веков заключенные бросали прощальный взгляд на Венецию, прежде чем спуститься в водные клети Колодцев. Маленький горбатый мостик был крайне живописен, но меня больше интересовали Свинцы, где был заточен хозяин Финетт, и я обрадовалась, когда после этого монсеньор Фальеро повел нас прямо туда. Отец тяжело, хрипло дышал рядом. Когда мы осматривали эти пустые комнаты, я старалась не принимать на веру старую венецианскую легенду. Видите ли, я очень доверчива по натуре и с радостью поверю любым чудесам, которые мне рассказывают, – просто потому, что это чудеса.