Сара Маккой - Дочь пекаря

Ну, мне пора. Надо подмести кухню перед сном. Теперь подметать не скучно, можно включить радио!

Люблю вас, Джейн и дядю Элберта.

Лилиан

P. S. Чуть не забыла! Юлиус наконец женился! На писал нам месяц назад. Ее зовут Клара, и она из Любека. Ее папа – банкир, они переехали в Гамбург, Юлиус будет управлять гамбургским банком. Подробностей не написал. Сами знаете, какой он.

Гармиш, Германия

Людвигштрассе, 56

19 октября 1967 года

Дорогая тетя Элси,

Столько всего случилось и так быстро, не знаю, с чего начать. Дедушка не разрешает отправить вам телеграмму или позвонить по межгороду, пишу письмо и молюсь, чтоб вы его получили быстро как только возможно. Мы только что из больницы. Бабушке хуже. Она уже три дня лежит в постели, ничего не ест и не пьет. Я так испугалась, что вызвала «скорую».

Сказали, что у нее рак. Ох, тетя Элси, мне бы на пару месяцев раньше спохватиться! Начали бы лечить, и, может… но сейчас уже слишком поздно. Ее отправили домой, и мы с дедушкой сидим с ней неотлучно.

Мне очень плохо, и я бы не попросила, если бы все не было так ужасно. Врач сказал, ей остались считанные недели, а то и дни. Дедушка отказывается в это верить. Я думаю, он просто не может себе представить, как будет жить без нее, не хочет об этом думать. Для меня и для него это будет страшный удар. Одна я не справлюсь. Приезжайте.

Искренне

Лилиан

Пекарня Шмидта

Гармиш, Германия

Людвигштрассе, 56

2 ноября 1967 года

Элси приехала на два часа раньше, взяла на вокзале такси и поехала на Людвигштрассе. Она тут двадцать лет не была. Ноги инстинктивно вспомнили ритм каблуков, стучащих по булыжнику. Осенний воздух был свеж и чист, как хвоя, и она вдыхала его полной грудью. Пятна толстых серых туч укрыли Цугшпитце. На щеку упала первая капля. Скоро хляби разверзнутся – Элси порадовалась, что выехала из Мюнхена пораньше.

Из пекарни вышла молодая пара с пышным ржаным хлебом в оберточной бумаге. Знакомая вывеска, «Пекарня Шмидта», тихо покачивалась над дверью на альпийском ветру.

– Guten Abend [82]. – Таксист вытащил сумки из багажника.

– Guten Abend , – ответила Элси.

Язык ворочался неуклюже, слова звучали непривычно. Она давно не говорила по-немецки – только пела колыбельные Джейн.

Дверь пекарни отворилась, колокольчик прозвенел, но еще за порогом ее окутало уютное, добротное дрожжевое одеяло. Папины булочки. Сытный, успокоительный дух пекарни. Она долгие годы старалась, чтоб у нее пахло так же, но никогда не получалось: слишком густы корица и ваниль в воздухе.

Прошло много лет, кое-что переменилось, но в основном пекарня Шмидта осталась прежней. Тот же укроп на окне – теперь он сидел в большом горшке. Корзины с хлебом выстроились на полке точно так, как она сама их ставила. Вместо деревянных столиков – пара пластиковых, но в прежнем тесном уголке. Все – как в сбывшемся сне, но не совсем.

– Вам подсказать? – спросил молодой человек на кассе.

Элси стало неловко, будто она здесь чужая. Синяя блуза в маргаритках и модные локоны здесь как-то неуместны. Элси Шмидт вспоминала каждую деталь с нежностью и скорбью, но та девочка – точно персонаж из книжки братьев Гримм. Теперь она Элси Радмори, у нее есть любимый муж, прелестная маленькая дочь, собственная пекарня в солнечном Западном Техасе на краю пустыни. Здесь больше не ее дом, и, как ни странно, от этой мысли ей стало легче и бодрей. – Вы Гуго?

– Не, я Мориц. Гуго на кухне. – Он переложил сласти на поднос. Элси узнала Mandelkekse , миндальное печенье.

– А Лилиан дома?

Мориц помедлил и поставил поднос в стеклянную витрину.

– Вы ее подруга?

У Элси внутри кольнуло.

– Я Элси. Дочь Макса и Луаны.

Глаза Морица выросли с конфеты на прилавке.

– Ack ja! Как вы рано! Пожалуйста, проходите. – Он вышел из-за кассы. – Я Мориц Шнайдер.

– Шнайдер? – Элси пожала ему руку и улыбнулась. – Вы не родственник Битси Шнайдер?

– Это моя мама! – Он ткнул себя в грудь. – Младший сын.

– Мы были знакомы, – сказала Элси. – Помнится, внутри мамы вы сильно пихались. – Она погладила себя по животу, и Мориц рассмеялся:

– Фрау Шмидт рассказывала. – Улыбка сошла с его лица. – Хорошо, что вы приехали.

Сердце Элси запнулось под ребрами.

– Идите. – Он взял у нее сумки. – Они там, с ней.

Он подвел ее к двери, которой она не узнала; новая стена отделяла пекарню от кухни и лестницы в жилые комнаты. Второй этаж тоже отремонтировали. Стену, в которой она прятала Тобиаса, снесли, места стало больше, и туда поставили огромный телевизор. Родительская спальня осталась как была, но второй этаж достроили, за деревянной лесенкой – еще две комнаты. Там, видимо, спальни Юлиуса и Лилиан.

В телевизоре мелькали черно-белые картинки. Вот здесь я спала и играла с Гейзель в переодевания , подумала Элси. Шаг вперед: а здесь мы с Тобиасом праздновали мой семнадцатый день рождения . Еще шаг: а здесь стоял майор Кремер . И еще: а здесь мама рассказала мне свою тайну . Столько незабываемых мгновений хранило это место, но теперь все здесь переменилось.

Мориц поставил сумки у дивана, подошел к двери родительской спальни, постучал:

– Лилиан? (Дверь отворилась.) Она здесь, – сказал Мориц.

– Тетя Элси? – прошептала Лилиан и выглянула. – Тетя! – Она обняла Элси, как будто они всю жизнь прожили вместе. Ее плечи тряслись. – Как я вам благодарна, что вы приехали!

– Ну, ну, – успокоила ее Элси. – Как она?

– Все так же. Вы приехали вовремя. – Лилиан утерла слезы.

Лилиан посылала ей свои фотографии, но Элси впервые видела племянницу вживую. Она была так невероятно похожа на Гейзель, что на сердце у Элси разошлись старые швы. Глаза защипало: перед ней была ее сестра в юности.

– Как ты похожа на маму. – Она потрогала Лилиан: настоящая, не призрак.

Лилиан опустила голову:

– Бледная копия.

– Нет, – возразила Элси. – Ты взяла от нее лучшее. – И она обняла Лилиан, пряча слезы.

– Идем. Они ждут, – позвала Лилиан.

В маминой комнате занавески были опущены. Маленькая лампа на тумбочке озаряла постель розовым.

– Элси приехала, – объявила Лилиан.

Тонкие мамины пальцы шевельнулись на пододеяльнике, расшитом эдельвейсами.

– Элси?

Колени у Элси подгибались, ноги не держали. Она присела у маминой постели.

– Милая, дай на тебя поглядеть. – Мама ладонями подперла подбородок и придвинулась к свету.

Губы ее были желты, лицо исхудало, а провалившиеся, измученные глаза так потемнели, были полны такой усталости, что Элси больно было смотреть; но мамино прикосновение осталось нежным, и кожа пахла так же сладко.