Сара Маккой - Дочь пекаря

Длился желтоватый сумеречный свет. Могильные камни отбрасывали длинные тени. Пора уходить. Элси повернулась и увидела маленький камень поодаль от семейных надгробий. Она прочла имя и остановилась.

ЙОЗЕФ ХУБ. И ни дат, ни посвящений.

Элси подошла, сняла перчатки и погладила надпись. Йозеф. Она вздохнула. Он тоже заслуживал воспоминаний. Его жизнь сплелась с ее жизнью. У нее не было цветов, и она вынула голубую ленточку из волос и обвязала вокруг надгробия.

Она попыталась вспомнить Йозефа не в мундире эсэсовца, но она не знала этого человека, не знала его тайного бремени. Она помолилась за его душу: пусть он обретет любовь и прощение. Человека можно спасти и после смерти – она верила в это, потому что как же не верить?

Кладбище Пантеон-сан-Рафаэль

Хуарес, Мексика

2 ноября 2008 года

Реба придерживала шляпу; Рики вез ее засыпанными пеплом улицами Хуареса к кладбищу Пантеон-сан-Рафаэль. Она надела его стетсон и прикрепила к полям самые красные герани, какие смогла купить. El Día de Los Muertos .

Утренний туман поднимался над лачугами, от границы несло серой и медной плавкой американского завода «АСАРКО». Во дворе ветхого саманного домика горел костер из обломков досок, вокруг бегали собачки, за ними гонялись полуодетые дети. И до самого горизонта со дворов хижин, лепившихся к подножию песчаных гор, поднимались к небу столбы серого дыма.

– Это те самые костры на День поминовения? – спросила Реба.

Рики оглядел задымленное небо.

– Не-а. Это жители Хуареса жгут мусор для обогрева.

Реба слышала об этом, но никогда не видела своими глазами. Мрачное утро, и праздник мрачный.

Минуя городские кварталы, они въехали в южные предместья, где простиралось кладбище. Ряд за рядом аккуратно нарезанные участки – как поля, распаханные к севу. Во рвах между надгробиями – семьи родственников, белые кресты, свечи, цветы и угощения. Ряды могил уходили далеко в бугристую пустыню. – Как их много, – прошептала Реба.

– Пришли побыть с родными, помянуть прошлое, – сказал Рики.

Но Реба имела в виду не живых, а мертвых. Пантеон-сан-Рафаэль открылся в 1995 году. Сравнительно новое кладбище, но в его священной земле уже лежали десятки тысяч людей.

Рики вел ее мимо плачущих людей и гробниц, мимо старушек пред образами Девы Марии, женщин помоложе, певших колыбельные, детей, украшавших плиты цветами. Они шли дальше, мимо свежих могил, туда, где курганы уже заметно осели, а их обитатели укоренились в земле.

Рики остановился у простого надгробия. Бето Чавес, 1933–1998. Наталия Чавес, 1936–1998. Всегда верные и преданные. Его родители. Реба обняла Рики за талию – чтоб подбодрить его, а не себя.

Она согласилась приехать, хотя не вполне понимала зачем. Но здесь, на могиле, ее саму удивила нежность к этим людям, которых она не знала. Она подумала о папином огромном надгробии из черного мрамора, сверкающем и зловещем, посреди ухоженного баптистского кладбища в Ричмонде. Она ненавидела это надгробие, боялась его, не хотела видеть мрачных друзей и родных, собравшихся посмотреть, как ее отец уходит во тьму. Тут все было иначе. Надгробия из песчаника ярко выбелены, солнце окружало их золотым ореолом, цветы и украшения превращали курганы в праздничное разноцветье.

Рики развернул радужное шерстяное ребозо и положил на могилу. Вынул из заднего кармана платок и смахнул песок с имен на плите.

– Мама, папа, – прошептал он, – это Реба. – И глянул на нее.

Реба встала коленями на ребозо и вынула из сумки свечу с витражом Мадонны и коробочку с домашними churros по рецепту Джейн – почти так Элси пекла свои крепели.

– Приятно познакомиться, – сказала Реба. – Я не очень хорошо пеку, но я старалась. Умею немного, получается не всегда, но эти удались лучше всего. – Она поставила коробку на могильную плиту и открыла, в воздухе повеяло корицей и жареным тестом. – Рики говорит, это ваши любимые.

Он улыбнулся и обнял ее. Они часок посидели рядом с надгробием, как на пикнике; Рики рассказывал истории о родителях, о детстве, о жизни. Солнце поднималось выше и выше, приходили новые люди с венками и гитарами, едой в корзинках, они смеялись, и кладбище полнилось песнями и вкусными запахами. Красивейший праздник из всех, что Ребе доводилось видеть: празднование смерти, торжество жизни. Может, ангелы и впрямь простирают крыла над ними. Ей нравилось так думать.

В полпервого дня они собрались в обратный путь, оставив свои дары и два цветка герани со шляпы Ребы. По дороге к машине Рики вдруг встал как вкопанный. Перед ними была могила ребенка: оранжевые бархатцы, потертый футбольный мяч, пластмассовый самолет, плюшевый полосатый тигр. Вчера был День невинных, день поминовения умерших детей. Рики выпустил руку Ребы. На белом деревянном кресте было нанесено по трафарету: «Виктор Гарсиа».

Тот самый мальчик, поняла Реба, и покрепче взяла Рики за руку. Она хотела, чтоб он знал: она с ним в радости и горе.

Несмотря на воскресный день, Джейн открыла пекарню с двух до пяти – для желающих почтить память Элси. Без четверти два Рики и Реба постучались в дверь. Джейн радостно отворила, колокольчик зазвенел.

– Маме понравится! – Она показала на герани на шляпе Ребы и впустила их. – Мы с Серхио не такие нарядные, но тоже на свой лад постарались.

У кассы остывал большой поднос булочек со скрещенными костями.

– Пекли всю ночь. – Она протянула булочку Рики: – Ты у нас будешь эксперт. Не церемонься. Скажи прямо, держат ли они марку.

Рики взял «хлеб мертвых» и покрутил в руках.

– Выглядят точно как мамины. – Откусил. – И на вкус такие же, – проговорил он с набитым ртом.

Реба подмигнула ему и погладила по спине. На могилу Виктора на кладбище Пантеон-сан-Рафаэль они наткнулись неожиданно. Рики признался, что хочет как-то загладить вину перед семьей Гарсиа. Конечно, уже ничего не поправишь. Но, быть может, если вместе погоревать о потере, это будет целительно для всех. Реба тоже так думала. Теперь она понимала, что прошлое – пестрая мозаика правильных поступков и ошибок. Надо понимать и помнить свое место в этих событиях. Если пытаться забыть, убежать от своих страхов, сожалений и проступков, они догонят тебя и поглотят твою жизнь, как волк поглотил отцовскую жизнь. Реба сильнее отца, и она встретила людей, показавших ей, как прощать и быть прощенным. Хорошо, что она оказалась рядом с Рики на могиле Виктора. Он бы сделал для нее то же.

– Хорошо! – Джейн хлопнула в ладоши. – Этого я и добивалась.

Перед витриной со сластями устроили алтарь. В центре – фотография Элси и юной Джейн, поразительно похожая на черно-белое фото на стене. С ней соседствовал портрет доктора Элберта Радмори в военном мундире. Вокруг разместились сахарные черепа, свечи, белая роза, письма, связанные шпагатом для выпечки, булавка с эдельвейсом, картинка с ковбоем, потрепанная книга и два имбирных пряничных сердечка.