Тиффани де Бартоло - Как убить рок-звезду

– Я только что пришел, – сказал Лоринг и добавил, что ночью здесь был Пол.

– Что? – Майкл вскинул голову. – Он был здесь? Этой ночью?

Он тронул Лоринга за плечо, как бы говоря, что все берет на себя, и они поменялись местами – Майкл сел рядом со мной, а Лоринг подошел к Вере. От их переглядываний меня охватил озноб. Я схватила брата за руку.

– Что происходит?

– Элиза, – у него было мертвенно-бледное лицо, – это случилось сегодня утром…

Меня начала бить сильная дрожь, а глаза наполнились слезами. Авария, подумала я. Пол попал в аварию. Я представила самолеты, сталкивающиеся в воздухе, грузовик, переехавший такси, ограбление, террористический акт.

– Что-то плохое? – спросила я, с трудом дыша. Майкл плотно сжал губы. Он будто не хотел выпускать наружу слова.

– Да, – он едва открывал рот. – Очень плохое.

– Самоубийство.

Он произносил слово и понимал, что оно значит, но в тот момент был слишком зол, чтобы почувствовать его по-настоящему. Зол на Пола за то, что он выбросил полотенце, и за то, что именно Майклу приходится сообщать об этом Элизе.

Она трясла головой и не утирала слез, катящихся по щекам.

– Нет, – повторяла она. – Нет…

Майкл не мог на нее смотреть. Он еще несколько раз повторил это слово, чтобы вколотить его себе в мозг, чтобы наконец поверить.

Самоубийство. Самоубийство.

Так ему сказали полицейские. Так повторят газеты. Пол Хадсон больше не был человеком, он стал еще одним «прыгуном».

Похоже, никого не удивило то, что очередной псих сиганул с Бруклинского моста. Даже если этому психу оставалось сделать только три шага вперед и два назад для того, чтобы стать звездой, мир все равно будет судить его и назовет дураком.

Они никогда не поймут. Ни сегодня, никогда.

История может быть жестокой, как тиран на детской площадке.

Майкл не знал, что и как сказать ей. И он просто произнес слово, которое репетировал всю дорогу от аэропорта до дома.

Элиза начала плакать еще до того, как его услышала. Потом она встала, пятясь дошла до угла комнаты и вжалась в него так, что ее тело образовало треугольник.

Она тянула себя за рубашку, будто желая сорвать ее.

– Как? – прошептала она наконец, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Майкл посмотрел на Веру, которая не отрывала взгляда от Лоринга, неподвижно стоящего у самой двери. Он казался уверенным и решительным, и Майклу захотелось, чтобы Лоринг выступил вперед и перевел разговор на себя.

– Фельдман позвонил мне рано утром, – сказал он наконец, – и мы с Верой сразу поехали в аэропорт.

Он говорил, и ему хотелось заплакать, чтобы стать ближе к Элизе и к ее боли, но он был слишком сбит с толку, чтобы чувствовать настоящую скорбь по ее лучшему другу.

– Это случилось, кажется, около трех ночи. Пол позвонил Фельдману и сказал, что он в Бруклине и что ему надо добраться домой. Фельдман приехал и забрал его.

Элиза зажала руками уши, но Майкл был уверен, что она его слышит.

– На середине моста он попросил Фельдмана остановиться. Сказал, что его тошнит.

Она опять замотала головой.

– Там был еще один свидетель. Кроме Фельдмана, я имею в виду какой-то парень проезжал по мосту и все видел.

Элиза потянулась к Лорингу. Он подошел, и она прижалась к нему.

– Скажи ему, что это неправда, Лоринг. Ты же умный. Скажи ему.

Лоринг сказал, что, к сожалению, это невозможно, и Элиза опустилась на пол, всхлипывая.

– Где он? – выдохнула она.

Вера тяжело вздохнула, и Майкл предостерегающе взглянул на нее.

– Они его еще не нашли. И знаешь, Элиза, вполне вероятно, что никогда не найдут.

Она заплакала еще сильнее, закрыла лицо ладонями и попросила, чтобы ее оставили одну. Майкл колебался, но Лоринг кивнул и увел их с Верой на кухню.

– Не знаю, стоит ли отдавать ей это, – сказал он, прикрывая дверь и доставая из кармана конверт. – Оно пришло с утренней почтой.

Майкл увидел на конверте имя Элизы и узнал почерк Пола, но нервы были так натянуты, а в голове такая путаница, что он не мог понять, что с этим надо делать.

– Черт его возьми, – вздохнул он. – Неужели нельзя было просто уйти?

На марке была изображена статуя Свободы, гордо стоящая в шикарном ночном освещении, зеленом, как долларовая купюра.

– Отдай его мне.

Она стояла в дверях. Майкл вздрогнул.

– Это мне. Там мое имя.

– Элиза, не стоит читать его прямо сейчас.

Но она подошла, протянула руку, и крайне неохотно Майкл отдал ей письмо.

Есть вещи, о которых мы никогда не говорим. Хотим, но не можем. Поэтому мы о них пишем. Или рисуем. Или поем о них. Или, может, вырезаем их из камня. Потому что это и есть искусство. Это наш. единственный шанс. Не забыть. Найти истину. Иногда, просто выжить. Эти вещи живут внутри нас. Это секреты которые мы прянем в карманы, и оружие, которым мы защищаемся. И в конце концов приходится решать, стоят ли они того, чтобы продолжать борьбу, или пора выбрасывать полотенце. Иногда приходится умереть, чтобы продолжать жить. В глубине души ты сама знаешь, что это так. С этим ничего нельзя поделать. Печально, но факт, что некоторые из нас продолжают идти вперед, а некоторые остаются сзади. Просто в нашем случае я не уверен, кто из нас делает первое, а кто – второе. Но в одном ты была права. Это не судьба. Это выбор. И кто знает, может, мы еще встретимся когда-нибудь, где-нибудь, где не будет всего этого шума. А до тех пор постарайся вспоминать обо мне только хорошее. Постарайся запомнить любовь.

– Урод!

Письмо упало на стол, а я подошла к дивану и легла, как будто собралась спать.

Я слышала, как разговаривают Майкл, Вера и Лоринг, – их голоса доносились до меня через незакрытую дверь кухни. Слышала, как Лоринг спрашивает Майкла, почему Пол сделал это, будто он главный эксперт по анормальным явлениям, и как Майкл отвечает ему, что не знает, но что последнее время Пол был настроен не особенно позитивно.

Потом они все вместе с Фейдером вернулись в комнату и уставились на меня. Даже собака смотрела во все глаза.

– Я ненавижу Пола Хадсона, – сказала я им.

В колледже для обязательной научной программы я выбрала курс психологии и слушала его целый год. Я вспомнила, что существует пять стадий горя, и определила, что сейчас нахожусь где-то между первой и второй. Первая стадия – отрицание – очевидно, затягивалась, а второй стадией была агрессия, и я никогда раньше не чувствовала себя такой агрессивной.

– Урод!

Лоринг стоял рядом с диваном, нависая надо мной.

– Элиза, ты так не думаешь.

Мне хотелось ударить его. Его добросердечие мешало мне злиться, а мне надо было задержаться на второй стадии как можно дольше. Третью стадию я собиралась вообще пропустить. Торг. Совершенно бесполезная стадия. Какой смысл торговаться с Богом?