Любко Дереш - Голова Якова

Яна вздыхала, становилась коленями на табурет, опиралась на барную стойку так, чтобы показать декольте, и делилась кручиной. Поза, в которой она замирала, была бы находкой для гламурного фотографа, который искал новых вдохновений, созерцая туго обтянутые джинсой ягодички, выгнутую в пояснице голую спину, от прогиба которой бросало в холодный жар, лопатки, что, выпирая, подчеркивали модельную фигуру Янки и разжигали голодное желание наброситься с поцелуями на ее неприкрытые плечи, запустить руки в ее текучие светлые волосы, провести ладонями по лицу и засунуть пальцы ей в горячий рот; ее пухлые контурированные губки сулили неясные-неясные прикосновения, а если твои пальцы от игры на гобое тверды, словно коренья, то эти неясные обследования увлажненных губок побудят тебя засунуть пальцы глубже, туда, где мокрее, где больше жара от дыхания.

На этом месте Яков себя сдерживал, гнал воображаемого фотографа прочь и пытался вникнуть в то, что ему рассказывала Яна.

Итак, на вопрос, чем она опечалена, Яна поведала следующую историю. Мол, влюбилась она в одного мужчину, который приходит к ней время от времени под конец зимы. Влюбилась так, что просто жить без него не может. Думает про него день и ночь. «А как же твои Толик и Саша?» – спрашивал Яков. Толик был Яниным официальным парнем, а с Сашей у Яны был эпизодический секс. Толик про Сашу не знал, но что-то подозревал. Саше про Толика Яна тоже ничего не рассказывала и не ожидала от Саши ничего серьезного – Саша был еще студентом, и все, что у него было, – это красивенькое личико, тогда как Толик студентом не был уже давно, имел тачку и свою квартиру на «Лыбедской», где они с Яной, собственно, и жили. Поэтому с Толиком было понятно, что все это очень серьезно, но почему-то тянуло еще и к Саше. И тут, жаловалась Яна, появилась эта новая любовь, которая ей просто снесла… голову, чтобы не сказать чего-то непристойного. И как только она, эта любовь, появилась, ей, Яне, сразу стало понятно, что по сравнению с этой новой любовью несерьезными становились и Толик с его «бэхой» и квартирой, и Саша со студенческим билетом и проколотой губой. Короче, становилось ясно как день, что она без этого чувака жить не может. Но, при всем при том, – говорила Яна, – он ее абсолютно не замечает! И о ее чувствах, ей кажется, даже не догадывается.

«А может, он такой же говнюк, как эти твои Толик и Саша? – спрашивал Яков. – Мужчины все одинаковы. Попользуется и бросит, а ты, глупая, страдаешь из-за него. Забудь».

На что Яна заявляла, что он не такой. Он ваапще самый крутой чувак, какого она когда-либо встречала, – такое впечатление, что круче не бывает.

«Так он олигарх? – спрашивал Яков. – А может, большой бизнес крышует?»

Нет, нет, он… ну это, он, короче, этим, как его… ну неважно, чем он там занимается, я сама точно не знаю, но он и не олигарх, и не бандит, он – творческая личность.

«Творческая личность? – удивлялся Яков. – Да забудь ты его, с этими творческими личностями ни денег, ни семьи. У них ветер в голове гуляет, по себе знаю».

Но Яна отказывалась в это верить и говорила, что ее любимый не такой. Он – настоящий мужчина, каких мало. Просто нужно найти к нему творческий подход, а как это сделать, Яна не знала, поэтому и рассказывает всю эту тему Якову, поскольку он тоже творческая личность и как-нибудь их сближению, может быть, поспособствует.

«Сделай ему какой-нибудь сюрприз, – советовал он Яне. – Подари книгу. Поведи в театр. На концерт сходите».

«Книгу? Какую книгу?» – насторожилась Яна.

«Ну… – Яков припоминал, что недавно видел в книжном роскошный альбом с эротическими фотографиями. – Да черт его знает, этих творческих людей, – обламывал он Яну и самого себя. – Не знаю, Яна. В Любовях я не спец».

Яков перестал ходить в этнокафе, а зачастил в другое, через квартал.

В баре через квартал тоже было неплохо. Там ставили правильную музыку. Все еще гонимый желанием общаться, он познакомился с одним чудилой.

Яков поинтересовался, кто это сидит перед ним. «Я Бог, – сказал чувак. – Но можешь называть меня Джеком».

«И давно это с тобой?» – спросил Яков.

«С октября. С октября две тысячи пятого», – уточнил Джек. И рассказал историю о том, как сообщил эту новость своей девушке.

«У меня две новости, – сказал он ей. – Хорошая и плохая».

«Давай с плохой», – сказала она.

«Тебя не существует», – сказал он.

«А хорошая?»

«Я – Бог».

Яков подумал, что правильно поступил, перестав ходить к Яне. Он устал приходить к людям с плохими новостями.

В конце концов, почему бы не поиграть с ней в любовь? Купить орхидеи, зайти перед закрытием и сказать… нет, не сказать, просто схватить ее точеное личико и впиться в пухлые губки, а потом потащить к себе, целоваться в лифте, сдирать одежду в прихожей, запускать пальцы под ее белье, не сбросив туфель, целую ночь прыгать на кровати, в перерывах между сексом выходить голым на перекур – почему бы не устроить себе такой жизни? Если беспамятство – то пусть уж до края!

Яков забыл купить орхидею и зашел в этнокафе только лишь с нетбуком. Первое, что он увидел, – это была Яна, которая тискалась возле рефрижератора с каким-то новым официантом. Выдержка дирижера помогла не остановить взгляд на сцене, которая – с чего это вдруг? – отозвалась в сердце ревностью. Яна подошла обслужить Якова, и на ее лице было написано нечто похожее на вину. Яков заказал лосося и салат из свежих овощей, и на барную стойку – капучино.

За кофе Яков, не слишком задумываясь о том, какие чувства его на это толкают, сказал, что у него для Яны есть полезная информация.

– У нас на студии директор ищет девушку офис-менеджером работать. Представляешь, как круто? Офис-менеджер! Платят больше… Кстати, тебе тут сколько платят? Ну, я же говорю, платят больше, работы меньше, подаешь тот же самый кофе… Условия комфортные, ни тебе шума, ни тебе дыма сигаретного…

Яков оставил Яне телефон начальницы и спросил, что это за чувачок, с которым она так страстно зажималась в уголке.

– Это Коля, – смущенно улыбнулась Яна.

– Это он – творческая личность?

– Нет. Мой уехал за границу. Он тут ненадолго останавливался. Говоришь, у вас там рабочий день с девяти до пяти?

Яна так и не пришла к ним. В этнокафе Яков больше не заходил.

Все краковские татуировки камнем давили на него, когда он вспоминал Ирену.

Его било холодным потом, когда он думал про Яну.

В Киеве Яков открыл для себя, что ад есть и что ад – это другие.

Из-за миазмов города Яков страдал мигренями. Его сознание иногда не выдерживало и угасало, словно в голове выключали лампочку. Он не знал больше, кто он, грудь его по ночам раздирали пестрые попугаи. Он плохо спал. Он шептал по ночам имя Ирены, которая дала напиться отвара забытья.