Любко Дереш - Голова Якова

– Зачем? – спросила Майя.

– Да от нечего делать. Ничего же нет, вот и делать нечего. Вот я и не делаю ничего.

– А сейчас? Делаешь?

– И сейчас не делаю. А зачем? Мир и любовь. Звезды на небе. Камин горит.

– Но ты же что-то делаешь, – не выдержала Майя. – Ты лежишь!

– Нет, я ничего не делаю. Это у тебя невроз, тебе кажется, что я что-то делаю. – Йоланта разлеглась на подушках. – Как хорошо ничего не делать! Повезло женщине!

Кажется, фраза Йоланты все-таки попала в цель. Майя спросила:

– Ты хочешь сказать, что я всегда слышу субъективно и что я влияю как наблюдатель на результат эксперимента?

– Майя, успокойся, ничего я не хотела этим сказать. Какой эксперимент, расслабься. Можно еще чаю?

– Ой, девочки, хватит вам занудствовать, – сказала Яна. – У нас есть «Бехеровка». Яков, ты будешь «Бехеровку»? Я принесу…

В окна ударил свет фар.

– Опа, у нас гости! – крикнула Яна.

Якову показалось, будто в доме разом потемнело. Йоланта засмеялась странным пьяным смехом. Она смотрела в потолок, ее глаза блестели.

– Как я рада, что вы пригласили нас, Яков! У вас тут ТАК интересно!

– Я открою, Майя, не парься, – сказала Яна из коридора, копаясь в дорожной сумке. – А, вот она. Ну, все, девочки, мальчики приехали, сейчас вмажем «Бехеровки». Обожаю «Бехеровку».

– Еще «Бехеровки»? – спросила Яна у Богуса. – С дороги освежиться?

– Мне тоже, – попросил Матвей.

Мужчины сидели за столом. Яна обслуживала гостей бутылкой «Бехеровки», Ирена и Майя вынесли гренки, сыр, сливочное масло и сливочное масло с оливками.

– Яна, ты можешь не курить возле меня? – произнес Иван.

– Ну йоптыть, Иван, я ж дама. Не мешай, я слушаю господина Богуса. Да, да, господин Богус, и что было потом?

– О, дорогая Яна, нас отпустили, как только мы показали наши удостоверения. Они были очень милы…

– Братец, – позвал Якова Матвей. – Выйдем покурить? Господин Богус, вы как? По сигаретке? Нет? С девушками посидите? Тогда мы с братом выйдем на пару минут. «Бехеровку»? Да, «Бехеровку» с собой берем…

Братья накинули пальто и в домашних тапках вышли на порог.

Только фонарь на пороге светил желтым, а дальше, вокруг, в поля залегла ночь.

– Короче, Яков, слушай сюда, – заговорил Матвей, раскурив сигарету. – Симфония будет звучать на открытии стадиона во Львове. Потом мы ее быстренько продаем полякам, и они из нее делают официальный гимн Евро две тысячи двенадцать. Они везде пропишут, что автор – поляк, там уже есть один человек, все будет чисто. Украинского следа нам не нужно.

– К чему такая секретность? – спросил Яков.

– Великие темные отцы уже здесь.

– Великие темные отцы во Львове? – спросил Яков.

– Они здесь. Они заказывают нам шоу. Ты пишешь симфонию, я все обставляю, как положено. Рука об руку, брат. Это ярко. Был методологом, а всегда мечтал стать шоуменом.

– Ты знаешь, ваша секретность, она сбивает с толку.

– Яков, ты меня знаешь, я не люблю занудствовать. Давай я скажу тебе просто. Яков, это шоу. От начала и до конца. И называется оно «Апокалипсис». Я работаю в компании, которой пять тысяч лет. Пять тысяч лет! Разве это не удивительно? Я еще никогда не ощущал такого подъема! Можешь меня поздравить – теперь я возглавляю украинский филиал! – Брат глотнул еще «Бехеровки», вытер губы и продолжил: – Нам нужен алтарь. Лучшего, чем новый стадион во Львове, мы не нашли. По дислокации, по историческому, по социальному контексту. Я сказал господину Богусу: если мы хотим мистерии, если мы хотим шоу, от которого будет трепетать весь мир, все, что нам нужно, – это Донецк и Львов. Все прочее сделают за нас сами зрители.

– Вы что, играете в фашистов?

– Это фашисты играли в нас. А мы просто развлекаем публику. На планете семь миллиардов зрителей. Наше кредо – «шоу маст гоу он». Я господину Богусу сказал: мой брат, только он может написать такое. Архетипы, символы, скрытые послания – это все его сфера. Яков, твою симфонию будут исследовать музыковеды. Они будут искать связи, аллюзии, ключи к пониманию того, что же происходило в две тысячи двенадцатом во Львове. Только мой брат, сказал я им, настолько поведенный, чтобы писать симфонию для конца света.

– Я должен написать симфонию для конца света?

– Да, ты должен написать симфонию для конца света. Это твой шанс стать великим! Молчи, не говори ничего, я знаю, ты в восторге.

– Я в легком шоке.

– Тем лучше для симфонии. Слушатели тоже должны быть в легком шоке. Теперь в мире столько компьютерщиков, столько юристов, столько экономистов! А нам катастрофически не хватает сценаристов. Нам не хватает композиторов. Нам не хватает драмы! Личная драма уже никого не волнует. Драма нации – это драма на каждый день. Каждый день кого-нибудь взрывают. Где-то происходит геноцид. При этом людей не становится меньше! Их становится больше! И их нужно развлекать! Яков, работы – непочатый край. Мы берем новую высоту, чтобы освежить восприятие действительности. Мы говорим об агрессивных пришельцах. Мы говорим об астероиде, который может перефигачить нашу планету пополам. Мы говорим о чипах, которые будут вживлять под кожу перед концом. Мы говорим о том, что время может закончиться и никогда не будет нигде и ничего!

– Я не уверен, что хочу содействовать силе, которая все это совершает.

– Тут, брат, я отвечу тебе словами товарища Кришны, которые он сказал товарищу Арджуне перед битвой на поле Курукшетр. Ты композитор, и твой долг – писать музыку. Они уже все и без того мертвые, поэтому иди и выполняй свой долг.

– Господа, я, наверное, оставлю вас с девушками, что-то я устал. Пойду отдохну. У меня же работа. Я привык вставать до рассвета.

– Идите, маэстро, и ты, Майя, тоже иди отдохни, мы тут о гостях позаботимся, – сказала сладко Йоланта.

– Мне не нравится, что эти девушки приехали в наш дом, – сказала Майя, когда они остались вдвоем.

– Что тебе в них не нравится?

– Мне не нравится, как они разговаривают, как они ведут себя со мной и с тобой, и вообще, мне все это не нравится, Яков. Чем ты тут занимаешься, почему вдруг приезжают эти девочки. Я тебя знаю два месяца, и я не знаю, что мне теперь делать.

– Задуматься над самоидентификацией?

Майя наотмашь влепила ему пощечину.

Яков невозмутимо ответил:

– Мой совет: относись к их присутствию как к неминуемому ходу истории.

– Ты хочешь, чтобы я уехала отсюда? Ты этого добиваешься?

– Нет, я хочу, чтобы ты осталась.

– Ты хочешь жить шведской семьей?

– Я хочу покоя. Просто оберегай мой покой, пока я буду писать эту долбаную симфонию.

– Поговорим завтра. Я устала. Мне все это не нравится. Завтра я решу, что мне делать.

В четыре утра Яков проснулся. Набросил плащ и вышел из дома.