Любко Дереш - Намерение!

Может, я слишком строг? Не раз ловил себя на мысли, как буду шаг за шагом помогать ей превращать эти недостатки в зрелые черты, как научу ее черноземной, мужицкой мудрости. И ощущал на языке латунно-тусклый привкус победы.

Гоца просто «торчала» от арт-хауса, смотрела кино немеряными дозами. Она собиралась провести фестиваль независимого кино в «Открытом кафе» и даже планировала притарабанить из Европы кого-то из этих чумовых молодых режиссеров, с которыми водила дружбу. При ней и я вошел во вкус, и мы часто обсуждали фильмы, которые она выбирала для просмотра. Несмотря на то что всякой прочей техники у Гоцы было навалом, телевизора она не имела – мы смотрели фильми с лэптопа, лежа на животах.

Должен сказать, что кино мы всегда смотрели в ее спальне. Как и многие другие вещи, которые сперва происходили сами собой, это превратилось в своего рода ритуал, правильное выполнение которого обещало возвратить (пусть ненадолго) приятные моменты прошлого.

В любом случае, спальня Гоцы заслуживает отдельного описания. Может, там на самом деле нет ничего интересного, но вы ж понимаете – у меня с этой комнатой связано много личных воспоминаний. Я еще никогда не видел подобных спален. Ну да и Гоца была человеком, умеющим удивлять.

Одна стена была небрежно замалевана охристокрасным, вторая – точно так же небрежно – черным. Две другие были приятного бежево-серого оттенка. Я уже на автомате схватывал, что небрежность – это стиль, а триколор – влияние Малевича. С кем поведешься, того и наберешься.

В углу пустой комнаты, прямо на полу, укрытый офисным ковролином, лежал ор топеди че ский матрас, 0,45 1,9 2,5 м. Кроме матраса, под крышей охристой стены было оконце, которое выходило на уровень мостовой, и стенной шкаф, где Гоца хранила свою коллекцию: Гоца коллекционировала художественное постельное белье. Несколько обшарпанных книжек на английском в мягких обложках валялись рядом с ложем, но…

Но – матрас и голые стены. Все. Блаженный минимализм.

В тот вечер мы засиделись допоздна. Мы взяли напрокат фильм китайского режиссера, лента называлась «Герой», в ней снимался Джет Ли, которого я запомнил из предыдущих киношек Гоцы. Характерная китайская эстетика: спокойствие в движении и движение в спокойствии. Фильм был про китайскую старину: про вражду в Поднебесной, про императора, который желал править над всеми царствами, и про героя, которому предстояло погибнуть. Любуясь, как сменяют друг друга прекрасные пейзажи и изысканные халаты, я почему-то думал про Гоцу с ее любовью к ярким простыням и наволочкам.

Не знаю, чем уж нас так очаровал этот фильм, но после него и меня, и Гоцу потянуло на «философские темы». Мы стали жертвами того настроения, в котором хочется поделиться с человеком чем-то очень личным, открыться, рассказать другому о себе то, чего не рассказывал еще никому.

– Ты знаешь, – начала Гоца, – я иногда думаю: куда я иду? Зачем я иду туда? А куда бы я хотела идти? Ну, ты пойми меня правильно…

– Да, я понимаю… – кивал я, а сам думал: «Вот оно, подлое настроение откровенностей в полтретьего ночи!»

– У меня есть все. Но оно все какое-то… не такое, как выглядело издалека, ты понимаешь? Я не знаю, что мне теперь делать, когда у меня есть все. Я не могу никому сказать об этом, потому что другим будет трудно понять, как это: иметь все и быть недовольной. Меня это удручает, – Гоца скривилась и поглядела куда-то вбок. – Меня это удручает, и я не знаю, что мне с этим делать. Иногда хочется бросить все. Начать все сначала. Иногда хочется убежать в монастырь, чтобы не думать, как жить дальше. Иногда хочется жить на безлюдном острове, чтобы никогда больше не видеть людей. Иногда… я знаю, я говорю сейчас наивные вещи…

– Нет-нет, я не поэтому улыбаюсь, продолжай…

– Иногда я просто хочу забыть себя и думать, что я бедная девушка, которая не знает, с чего начать взрослую жизнь, которая боится того, что ее могут не захотеть взять замуж, которая боится одиночества…

Гоца улыбалась странной улыбкой. Я увидел на ее ресницах слезы.

– Мне иногда хочется просто быть… человеком… но я не могу. Я не такая.

Она смахнула влагу со щек. Я взял ее за руку.

– Выход есть, – промолвил я после паузы. – Я понимаю тебя. Понимаю, о чем ты говоришь. Я тоже, можно сказать, чувствую что-то очень похожее. Я же поэтому и улыбался – ты просто мои мысли прочитала.

– Но у тебя же нет всего того, что есть у меня? Ты должен бы хотеть того же…

– А ты представь, что мне слишком много даже того, что у меня есть. Оно и так не принадлежит мне, если подумать. Но у меня есть кое-что такое, про что я тебе не рассказывал. Я про это никому не рассказываю.

– У тебя есть жена и дети?! – Гоца уже улыбалась. Нет, она таки не умела грустить.

– Кое-что гораздо более обременительное. Феноменальная память.

– То есть как это «феноменальная память»?

– Ну, я могу все запомнить. Никогда не слышала про таких людей? В цирке выступают, фокусы показывают. Как я слышал, это в основном индусы. Не знаешь, кстати, почему так?

– Хэв ноу айдия… – Гоца села, ее грудь напряглась и покрылась пупырышками. Чтобы не мерзнуть, она завернулась в одеяло. Забавная гримаса на лице должна была выражать недоверие:

– Хочешь сказать, ты такой, как в Книге рекордов Гиннесса? А ну, покажи какой-нибудь трюк!

Я предложил прочитать отрывок из любой книги. Она покопалась немного у себя в лэптопе и прочитала отрывок из книги В. Кандинского «О духовном в искусстве». Я повторил его слово в слово, Гоца при этом следила глазами за текстом на мониторе.

Гоца прочитала еще один отрывок, уже на целую страницу, и я вновь повторил его без колебаний, а потом, для блезира, повторил первый кусок, про цвета. Гоце такая игра понравилась. Мы бы еще долго испытывали друг друга, если бы я своевременно не прекратил это. Для ознакомления было достаточно.

– Расскажи мне, как это так, – попросила она, – что ты, простой деревенский телок, имеешь в голове такую машинку?

– Нет ничего проще, – говорю ей, – я помню все.

– Никто не в силах помнить все!

Подумав, я согласился, что помню не все, но очень многое и достаточно четко:

– Много-много терабайт информации. Как компьютер.

Гоца, закутавшись в одеяло, сидела и смотрела на меня, а я лежал молча, подложив под голову большую подушку-обнимушку цвета аквамарина. Гоца спросила, как это: мочь все вспомнить и не перепутать.

– Похоже на руку с пальцами, – придумал я сравнение. – Может, когда-то, в детстве, ты и могла спутать указательный с большим, но не теперь.