Любко Дереш - Намерение!

Не раз лежал себе так перед сном и думал – как у меня в один момент все счастливо сложилось. Фактически вся жизнь уже наперед прояснилась и разрешилась. В школе больше напрягаться не надо. Дома ничего страшного делать не заставляют – стойло-огород-дом. Вырасту – пойду в армию. А потом пойду работать в цирк. Такому, как я, – одна дорога, в клоуны.

Я, конечно, буду не простым клоуном, а с секретом. Буду клоуном-мнемоуном. Или клоником-мнемоником.

Не, быть шутом с такими данными – это просто глупо. Наоборот, стану серьезным. Буду выходить на арену в пиджачке с кожаными латками на локтях, в очках – типа шибко умный. Конферансье объявляет, как в том анекдоте: «А сейчас – человек с феноменальной памятью!» По-моему, такие трюки уже когда-то делались. Были всякие уникумы, запоминали таблицы с цифрами. Тоже мне – удивили. Я даже придумал себе номер. Выхожу, значит, в своем фирмовом пиджачке, а за мной ассистентка в трико вывозит шкаф с книгами. Приглашается кто-нибудь из зрителей, который на свой выбор предложит мне такую-то страницу из такой-то книги процитировать наизусть. Ну, я – раз: книжечку перелистал и давай строчить. Уверен, это было бы шикарно.

Несмотря на незаурядную способность выбалтывать тайны, в некоторых вещах я принципиально придерживался секретности. Возможно, именно поэтому я не рассказал никому из близких про свое дарование всерьез. Шила в мешке не утаишь: в семье знали, что у меня острая память, но не более того. Только батя постоянно бурчал, чтоб я читал больше, а то зарываю в себе талант. «Хе-хе, – думал я, – что вы там знаете про талант!»

Именно затем, чтобы обезопасить себя от подобных наездов, про «талант» я зря не распространялся.

Если бы стало известно, что мне нетрудно выучить весь годовой курс за несколько дней, пришлось бы несладко. Страшно и подумать. Пришлось бы в какой-нибудь институт поступать, что-то там учить.

Лучше сразу в армию. А после армии – в цирк.

Мне казалось, что будущее мое надежно обустроено и все судьбоносное, что могло случиться, уже случилось.

4

Когда я в это как следует врубился, стало малость скучновато. Я попал в полосу вечного безделья. Вроде все как всегда, но чего-то нет. Нет волнения, не хватает напряжения, давления. Седьмой класс, восьмой класс – весь год каникулы. Все зубрят, дрожат перед контрольными, а мне – как соловью. Девятый клас – целый год каникулы. Десятый клас – снова, блин, весь год каникулы. И на экзаменах – тоже каникулы. И до них, и после них – сплошные каникулы. Семь выходных в неделю. Красота, конечно, грех жаловаться.

Но все же чего-то мне хотелось, чего-то такого далекого, недостижимого. Что бы это могло быть?

5

Скорее всего, это мне хотелось бабы.

Незаметно для себя я сделался весьма брутальным в выражениях. А как еще называть этих (вырезано. – Ред.), которые не могут запомнить, сколько будет дважды два в десятой степени?

Но в нежной половине человечества, пусть и не блиставшей интеллектом, было что-то, к чему меня тянуло. Чей запах, если не ошибаюсь, в дни тоски меня так манил.

И так это все началось, с девчонками.

Ну, была такая себе Надя, моя первая. Еще была Галка, на семь лет старше меня. Была Марьяшка, нормальная девчонка, жаль, что так с ней неудачно сложилось. Конечно, Оля Вишенка, ее не забуду.

Помаленьку начал курить. Это добавляло мне крутости. Мало того что лучший ученик в классе, идет на золотую медаль, так еще и курит на перемене. Да к тому же (если сплетни не врут) уже отведал того, чем так жарко бредят подростки. Крутизна, да и только.

6

Знаете, человека часто оценивают по тому, с кем он водится. Говорят, подобное притягивает подобное.

Невольно я заметил, что со мною постоянно водятся одни недоумки. Точнее, обнаружил, что они – моя ежедневная компания, можно сказать, лучшие друзья. У меня была своя банда. Так, во всяком случае, о нас говорили: банда.

Прогуливая уроки, мы часто лазили в постройках. Их за школой было немало, они все были построены в конце восьмидесятых, еще до независимости. Теперь у их владельцев не хватало денег довести строительство до конца. Коробки домов, часто даже без крыш, мокли под дождями, цемент понемногу рассыпался, и дома зарастали бурьяном. Все дома были частными, двухэтажными, и у всех была практически одинаковая планировка.

Это были любимые пейзажи моего детства. Горы щебня, заросшие бурьяном. Горы песка, который потихоньку разворовывали соседи. Загипнотизированные бетоном ржавые ведра. Кубометры кирпича, покрытого рубероидом (постепенно портились без внимания). Железобетонные панели, сложенные одна на другую через поперечные доски, корродировали и крошились. Складывалось впечатление, что хозяева всего этого строительного добра просто без вести пропали.

На периферии Медных Буков (в направлении левад над речкой) пустовали целые кварталы таких недостроев. Туда никто из старших без необходимости «одолжить», например, тачку песка, не заглядывал. Безлюдье властвовало там, только ветры выли в пустых стенах. Для нас не было лучшего места для прогуливания уроков, чем пойти на эти руины, попробовать без лестницы залезть на второй этаж или на чердак. Мы часто играли в «спецназовцев» – на пару поставленных стоймя кирпичин клали узкий кусок шифера. Кто разобьет ребром ладони больше кусков за один раз, тот, конечно, самый крутой «спецназовец». Федя Круговой, например, мог ломать шифер даже головой.

Там же, на стройке, мы курили сигареты и бухали вино. Нудноватые развлечения, они быстро приелись. Я б даже клей уже нюхал, лишь бы что-нибудь происходило. Да вот – неудобно перед продавцом. Что я ему скажу? «Дайте тюбик «Момента», папа хотел себе туфли заклеить»? В Медных Буках каждый знает, для чего подростку «Момент».

Ладно, признаюсь, разок нюхнул, с пацанами. Но вам не советую.

Подобное бесцельное валанданье длилось довольно долго, и я успел сжиться с мыслью, что я – главарь придурков. Это мне импонировало. В этом был свой кайф, кто бы что ни говорил. Однажды, когда мы прогуливали уроки на отдаленной стройке, мы заговорили «про это».

Наши разговоры всегда были так или иначе пронизаны темой секса. Мы или говорили «про это» или употребляли слова, с «этим» связанные: «она меня заебала», «пусть засунет себе в жопу», «да я в рот ебал эту хуйню» и т. п. Наконец, окурками рисовали на шлакоблоках все эти «жопы», «залупы» и прочие, банальные, по сути, вещи.

Вам никогда не приходил в голову вопрос: кто малюет те непристойности, которые часто можно увидеть у нас на стенах? Да вот такие, как мы, и малюют!

Мне, например, это хулиганство нравилось. Я ощущал, что могу изобразить не просто символ – орган там или акт. Я рисовал целые этюды. Как первобытный художник. Они еще и поныне где-то там, в Медных Буках. Уверен, в эти постройки уже никогда не вернутся ни мастера, ни хозяева, и никто мои панно не заштукатурит, ура.

В тот день со мною были Серый-косой, Федя, Витька, Слон и еще два отморозка из класса Б. Был конец апреля, мы все в рубашках с короткими рукавами. А так как было на самом деле жарко, мы полезли в подвал. Там, на земляном полу, были груды кирпича, служившие нам креслами (у меня, например, там был целый «трон»). Кому не хватало кирпичей и было лень идти за ними наружу, те сидели на корточках. Вот как Серый.

Читать дальше