Любко Дереш - Намерение!

Я поблагодарил – осторожно, как мог, чтобы не сбить тонкой настройки между нами после игры в шахматы. На этом наша встреча закончилась. Что она означала, я не знал. Может быть, ничего.

12

Лето проходило – в синем небе. В запахе прелого сена и свежескошенной травы. В хлопьевидных облаках, кучевых и перистых, бежево-голубых в лучах солнца на закате.

Как отблагодарить цветы за то, что они пахнут?

Раз в неделю – так у нас уже повелось – мы встречались с Юровичем у него за шахматной доской. Я боялся о чем-то заговорить со стариком, не зная, что у него на уме. Да и что я мог ему рассказать? Он оказался даже менее разговорчивым, чем я предполагал. Порой у меня возникало ощущение, что все это уже когда-то было: мы сидели с кем-то вроде этого старого милиционера за неспешной игрой в шахматы и молча переставляли фигуры. Это было хорошей реабилитацией после всего, что случилось весной – Гоца, Гагарин… кафе.

Порой мне казалось, что этот старый человек в своем молчании точно так же предчувствует, как где-то совсем рядом он проживает последние дни своей другой жизни.

Порой я видел, как над нами и нашими шахматами рассыпались июльские звезды. Тогда я понимал, что означает космос: космос – это предчувствие.

Я часто перечитывал поэтический отрывок, который мой дедушка выписал на отдельном листке бумаги для своего друга, который не любил поэзию. Это был перевод строфы средневекового католического святого Ивана Креста [8] . Сверху на листочке было: «Петру от Ивана в знак дружбы», ниже – название: «Беседы о Любви и Свете». «Петру от Ивана…» Это посвящение производило странное впечатление. Перечитывая его, каждый раз напоминал себе, что имелся в виду Петр Пантелеевич, а не я.

пять условий для одинокой птицы:

первое – до высшей точки она долетает;

второе – по компании она не страдает,

даже таких птиц, как она;

третье – клюв ее указывает в небо;

четвертое – нет окраски у нее определенной;

пятое – и поет она тихо-тихо.

Август – перегруппировка. Кто я, где я. Новый импульс к поиску. Новый приток заинтересованности. По правде говоря, единственное, что действительно принадлежало мне в этом мире – это заинтересованность, и больше ничего. Поэтому я снова приложил любопытство к новым открытиям.

Снова почувствовал дыхание полнокровия, запал. Желание начать все с чистой страницы. Желание узнать, а что там, за буераком?

Были другие миры. Небезопасные, заполненные чужеродностью и одиночеством. Я пил из них силу и нес ее в своих венах на Землю. Их сила делала меня иным.

В духе смирения, без горячки и спешки, миновало лето. С обнадеживающей периодичностью мое спокойное настроение переходило из количества в качество. И тогда – кукареку! – я встречал глазами новый мир.

мир пурпурных небесПод лиловым небом этого мира попадались действительно химерные существа. Некоторые из них напоминали длинные грузовики с обтекаемым футуристическим кузовом. «Грузовики» были словно высечены из какого-то кристалла – зеркальная поверхность сиреневого цвета, четкие грани. Однажды я видел такой «грузовик», что гнал с невероятной скоростью. Когда мы поравнялись, «грузовик» «глянул» на меня лобовым стеклом. В этом «повороте головы» на миг привиделось что-то земное. Но это нисколько не смягчило общего впечатления инопланетности этого существа. Наоборот, я остро почувствовал ограниченность своих представлений о принципах живых форм.

Этот «грузовик» – что-то действительно чужое человеку, действительно далекое. В сиреневом прямоугольнике фронтальной грани отразилась моя фигура, лиловое небо и бледные скалы за спиной. Я почувствовал невыразимо далекий интеллект этого существа, а оно, бесспорно, почувствовало мое чужеродное присутствие. Но кроме того, что мы заметили друг друга, больше в нас ничего общего не нашлось, и «грузовик» быстро исчез.

Теперь я допускаю, что такие «грузовики» окутаны дымкой собственного времени или же создают своим присутствием деформации в моем, человеческом времени. Наши мимолетные встречи всегда оставляли впечатление различия временных потоков: с одной стороны, зрительный контакт продолжался несколько секунд – «грузовики» носились с завидной прытью и редко отвлекались от своих дел. С другой стороны, в момент, когда мы замечали друг друга, проходило не менее пяти минут интенсивного (но никак не формализованного) обмена впечатлениями по поводу общего присутствия в этом мире.

15

Я наблюдал, как влияют «ходки» на меня, а также на свойства времени и места, откуда эти ходки делаются. Например, в комнате, где я спал и откуда совершал большую часть переходов, время текло по-другому, чем на первом этаже возле бабушки: оно обладало пластичностью, которая чутко отзывалась на мои потребности. Бабушка тоже меняла качества времени и пространства, поскольку и она была «медленным путешественником» в Вечность. Только вокруг нее пространство имело привкус пепла. Моя комната порой наполнялась насыщенным ароматом, чем-то средним меж озоном и мятой. Запахом бесконечности.

Тело тоже стало другим. Коснитесь как-нибудь тела пешего путешественника, оно скажет вам много всего.

Мы то, что мы едим. А также то, что пьем, чем дышим, где живем. Существует непрерывный метаболизм. Из окружающего мира человек получает материал для строительства тела – на атомном уровне мы постоянно обмениваемся со средой энергией и материей. Опосредованным образом человеческое тело является производственной функцией места проживания:

Т= f (M),

где Т – суммарное тело, М – совокупное влияние среды проживания (географическое положение, экология, продукты питания etc), а f – функция превращения М в Т , процесс взаимодействия с окружающим миром, жизнь. На мужицком языке это звучит так: человек, который живет в определенном месте, так или иначе и есть это место. Аналогично и в моем случае. Я строил свое тело из материала миров, в которых проводил время. И хотя я выглядел так же, как и раньше: две ноги, две руки, голова, два уха – кровь моя уже стала иной. Между миром людей и мною появились чисто биохимические отличия.