Светлана Талан - Не упыри

Я не очень верила, когда слышала от пожилых людей, что внуков они любят больше, чем собственных детей. Но сомнения эти развеялись, когда я сама стала бабушкой. Если бы кто-нибудь знал, как мы с Романом ждем лета, когда к нам привозят внуков! Убираем в доме, как перед праздником, что-то подкрашиваем, переклеиваем обои, считаем яйца в холодильнике – хватит ли на всех, по три раза на дню бегаем в огород посмотреть, поспел ли горох, и покраснели ли вишни в саду.

Не берусь объяснить, почему мы привязаны к четверым мальчишкам, нашим внукам, крепче, чем к собственным детям. Может, потому, что подсознательно чувствуем свою вину перед детьми: когда-то не хватило времени прочитать лишнюю сказку перед сном, не было возможности побаловать сладостями, забыли чмокнуть в макушку? Вот и стараемся наверстать упущенное, отдавая столько любви внукам….

Утро выдалось погожее. Внуки спят, но Роман уже пошел их будить, хоть еще и рано.

– Не жаль тебе поднимать детей в шестом часу? – спрашиваю Романа.

– На старости лет выспятся, а утро прозеваешь – день пропал, – отвечает он. И уже слышу: – Подъем, парни! Кто со мной в лес?

Куда и сон девался! Вскочили, засуетились. Через полчаса мы уже в лесу. Роман хочет, чтобы мальчики научились любить и тонко чувствовать природу, а заодно объясняет, как не заблудиться в лесу, показывает ягодные и грибные места. Вижу, что внуки устали, но виду не подают, топают за Романом, слушают его рассказы.

– А в речке будем купаться? – спрашивает Антончик, сын Даринки.

– Если пообещаешь не простудиться, – отвечает Роман.

Идем к речке, потому что солнце уже высоко и становится жарко. Мальчишки сразу лезут в воду, брызги летят во все стороны, как сверкающие стеклышки. Я брожу по мелководью, разглядывая плоские, отшлифованные водой камешки на дне и любопытных мальков, кружащих у моих ног. Потом выхожу на берег и в тени развесистой старой вербы расстилаю на траве простыню.

– Ну, хватит! – подает команду Роман. – Вылезайте, а то закупаетесь так, что сороки украдут.

Мальчишки бегут ко мне, а у меня уже готовы бутерброды. Они наворачивают их так, что за ушами трещит.

– Вкусно! – говорить Олесь.

– Я голодный, как волк, – добавляет Антон.

Не успели перекусить, как Антону приходит в голову забраться на вербу. Натягивает штаны и карабкается на дерево.

– Штаны порвешь, – замечает Роман.

– Не порву, они у меня американские! – хвастается мальчик. – Деда, а у тебя в детстве были наши джинсы или импортные?

– Мои «джинсы» мне мать выкроила из старых штанов старшего брата, потому что не в чем было ходить в школу. Я уже как-то рассказывал вам, что моя мама осталась вдовой с тремя детьми.

– А куда девался твой папа? – Антон уже забыл, что собирался на дерево. Вернулся и уселся вместе с остальными поближе к Роману.

– Его тяжело ранили на фронте. Он долго лежал в госпитале в городе Мичуринске, в России, там и умер от ран.

– А где его похоронили?

– В том же городе, в братской могиле.

– А мы туда поедем?

– Обязательно!

– Расскажи еще про свое детство, – просит Олесь, а Роману только того и надо: готов рассказывать сколько угодно, лишь бы слушали.

– Пошел я в школу в постолах, потому что другой обуви не было…

– Я видел такие в музее, – вставляет Антон.

– И все бы ничего, но никак не мог научиться наматывать портянки.

– Зачем? Носки бы надел, – говорит Олесь.

– А откуда бы они взялись? – пожимает плечами Роман. – Ну, кое-как с онучами справился, а зашнуровать постолы веревочками никак не могу! Меня уже и старший брат учил, и мать тряпкой лупила, а все равно не слушаются меня эти веревочки – хоть тресни!

– Тебя мама била? – осторожно интересуется Антон.

– Досталось мне и от мамы, и от брата, когда они узнали, что в школе записывали на помощь сиротам, у которых не было постолов. Мои были дырявые, но я постеснялся записаться, вот и досталось мне на орехи!

– А когда у тебя появилась настоящая обувь? – интересуется Олесь.

– Когда после школы я поступил в техникум, мне сшили бурки.

– И тогда тебя уже не ругали?

– Мать ругала, потому что ночами сидел над учебниками, жег коптилку, а масла для нее было мало. Вот так-то, мои хорошие, – вздыхает Роман. – Так что не жалуйтесь на судьбу, радуйтесь каждому дню, подмечайте все вокруг и живите так, чтоб каждый день был полным. А то, что услышали от меня, запомните, чтобы своим детям рассказать, потому что они уже и слова такого не будут знать – постолы.

Роман рассказывает что-то еще, но я уже не слушаю, а только смотрю на него и дивлюсь его умению удерживать внимание слушателей и привлекать к себе людей…

Где-то я читала, что последняя любовь сильнее первой. А если первая любовь оказывается и последней? Когда обе эти любви сливаются, как ручьи в одну реку, а река впадает в море, значит, любовь становится беспредельной? Я вижу свою любовь то тихой и смирной, как скромный ручеек, то шумливой, как горная речушка, то спокойной и широкой, как морские воды в штиль. Мы плещемся в ней, обдавая друг друга брызгами влаги, похожей на чистую воду целебной криницы. Мы купаемся в любви, а порой боремся с ее штормовым прибоем. Мы наслаждаемся любовью, как ласковыми и теплыми морскими волнами…

– Мое лицо стало похоже на печеное яблоко, – как-то сказала я Роману, разглядывая себя в зеркале.

– Почему ты так решила?

– Посмотри: оно все покрыто мелкими и глубокими морщинками, потому что я никогда не пользовалась кремами, не делала омолаживающих масок.

– Нет, это не морщины, – говорит он, обнимая меня. – Это зрелая мудрость, которая приходит с годами.

– Правда?

– А ты что, не знала? В каждой – жизненный опыт. Ошибка – маленькая морщинка. Ее пересекает другая – исправление ошибки. Волнистая складочка – беспокойство о детях.

– Откуда ты это знаешь? – улыбаюсь я.

– Потому что люблю тебя так же, как в юности.

Мне шестьдесят, а я смотрю на мир глазами влюбленной женщины. Возможно, кто-то из молодых возразит, что любовь бывает только в юности. Но я могу даже в толпе мгновенно отыскать человека, который любит. Эти люди смотрят на мир лучистыми и счастливыми глазами. Их лица озаряет особый свет, который ни с чем не спутаешь. И я с уверенностью могу сказать, что настоящая любовь не убывает с годами, не превращается в привычку ежедневно видеть рядом другого человека, она приобретает новый, более глубокий смысл. Разница только в том, что молодость совершает больше ошибок, она менее рассудительна. А в моем возрасте куда больше житейской мудрости, уверенности, опыта и умения прощать. И если любовь в юности похожа на игристое шампанское, с годами она становится как хорошо выдержанное вино: еще крепче, еще слаще и ароматнее.