Джеймс Боуэн - Подарок от кота Боба. Как уличный кот помог человеку полюбить Рождество

Я все никак не мог выбросить из головы мысль о том, что этот опустившийся парень выбрал для ночлега в сочельник то же самое место. Ему и лет было столько же, сколько мне тогда. И внешне мы были немного похожи. Такое чувство, будто я отыскал окно в прошлое и теперь смотрел на самого себя. Будто я оказался на страницах «Рождественской песни» Диккенса и меня овеял дух прошлого Рождества. От подобных мыслей становилось не по себе.

Боб, кажется, был потрясен не меньше моего. Он спрыгнул на землю и принялся ходить вокруг бродяги, словно беспокоясь за его здоровье. И у него были на то веские причины. Если парень пролежит здесь несколько часов, то, скорее всего, умрет от переохлаждения.

Я знал, что многие благотворительные организации на праздники оборудовали приюты в пустующих зданиях и школах. Они предлагали бездомным чистую кровать и нормальную еду на несколько дней. Скорее всего, по улицам ходили добровольцы, разыскивавшие таких, как этот несчастный. Ему нужно найти кого-нибудь из них, и пусть они отведут его в приют.

Я был практически уверен, что парень не под кайфом. Скорее всего, он просто вымотался до такой степени, что уснул, несмотря на холод. Я легонько пнул его под ребра. Сперва ничего не произошло, и я даже начал волноваться, но в конце концов бедолага заворочался и недовольно замычал.

– Чего надо? – послышалось из спального мешка.

Я заглянул к себе в карман. Там лежало примерно двадцать фунтов. Дома еще остались деньги, поэтому я сунул парню десятку:

– Держи. Иди выпей кофе и отправляйся в приют.

Он снова недовольно замычал, но все-таки вылез из мешка.

– Ага. Хорошо, – кивнул он, ежась от холода.

– Приятель, я не шучу. Ты тут околеешь.

– Ага.

– Ну смотри. – Я покачал головой и пошел прочь.

Я боялся, что парень опять уснет, поэтому несколько раз обернулся и проверил, как он там. К счастью, бездомный прислушался к моему совету и стал собирать вещи. Когда мы с Бобом дошли до Севен-Диалс, парень уже скрылся из виду, растаяв в снежной пелене, словно его никогда и не было.

А мы с Бобом поехали на станцию «Бейкер-стрит». В вагоне было непривычно тихо и пусто; нам встретились лишь несколько усталых работяг да два-три участника рождественского забега по магазинам. До праздника оставались считаные часы. От выхода из метро до бюро находок было рукой подать, и я сразу увидел, что оно закрыто. На двери висела табличка, сообщавшая, что бюро снова откроется в первый день после праздников. То есть в следующий вторник. Иными словами, когда от сережек не будет никакого проку.

Я был не единственным расстроенным клиентом. Возле стеклянной двери потерянно бродил парень в бейсбольной куртке. Он снова и снова перечитывал табличку.

– Поверить не могу, – расстроенно сказал он. – Мне сказали, что сегодня они работают до половины пятого!

– Я тоже так думал, – хмуро ответил я.

Парень совсем пал духом. Он достал мобильный и медленно зашагал прочь. Я слышал, как он бормочет себе под нос: «Но как же так?.. Мне же сказали…»

Я тоже был крайне огорчен. Я до последнего надеялся, что пакет с подарком каким-то чудом успеет добраться до бюро. Конечно, через несколько месяцев у Бэлль день рождения, и, если серьги найдутся, я всегда успею их подарить, но что делать сейчас? В кармане у меня лежало десять фунтов, и я пробежался по Бейкер-стрит, но ничего интересного не нашел. Почти все магазины были сетевыми и торговали однотипными украшениями, которые я ни за что на свете не стал бы дарить Бэлль. Она бы сразу поняла, что я схватил первое попавшееся в последнюю минуту, а я не хотел, чтобы она так думала.

Небо снова покрылось зловещими снеговыми тучами, и я побежал к метро, не рискуя садиться в автобус. Людей в подземке оказалось куда больше. Судя по красивым пакетам, они в основном ехали с Оксфорд-стрит, где было немало хороших магазинов. Глядя на чужие подарки, я в который раз обругал себя за глупость.

В вагоне царило оживление, люди радовались наступающим праздникам. На одной станции зашли несколько австралийцев в приподнятом настроении, они распевали альтернативную версию старой песни про десять зеленых бутылок. В их варианте с забора падали не бутылки, а кенгуру, и остальные пассажиры поначалу не спешили к ним присоединиться, но песня оказалась такой нелепой и заразительной, что в конце концов ее пел весь вагон.

Даже я не устоял и подключился на седьмом незадачливом кенгуру: «И если один случайно упадет, то три кенгуру останутся на заборе». Песня вернула меня в мое австралийское детство. Чего-чего, а кенгуру в нем хватало. Правда, не помню, чтобы хоть один рассиживался на заборе.

Когда мы вышли из метро, день уже клонился к вечеру. Боб принялся беспокойно мяукать.

– Опять?! Боб, сколько можно? – вздохнул я.

Но кот стоял на своем. Я знал, что спорить с ним бесполезно, все равно придется искать какой-нибудь закуток, чтобы он сходил в туалет.

Путь домой пролегал мимо стройки. Рабочие уже ушли; самосвалы, бетономешалки и отбойные молотки молчали. Я заметил дыру в заборе и протиснулся в нее вместе с Бобом. Он сразу углядел участок подтаявшей земли и кинулся к нему.

Оставив кота наедине с природой, я стал прогуливаться по стройке и наткнулся на кучу битого кирпича и бетона. В этот миг впервые за несколько дней выглянуло тусклое зимнее солнце, его несмелые лучи выхватили из груды мусора что-то блестящее.

Я наклонился и поднял кусок бетона размером с мою ладонь. С одной стороны он был гладким, с другой – грубым и неровным. Неровная сторона пестрела разноцветными камешками и сверкала кристаллами слюды. На плоской сохранился кусок граффити. Я легко мог представить этот на первый взгляд непримечательный обломок на выставке современного искусства.

– Хммм… – сказал я себе. – А в нем что-то есть.

Я все еще разглядывал камень, когда закончивший со своими делами Боб подошел и потерся о мою ногу. Потом кот заметил обломок у меня в руках, и на его мордочке появилось озадаченное выражение. Он словно хотел спросить: «Что это за штука?»

Я уже собирался кинуть камень обратно в мусор, когда меня вдруг осенило.