Джонатан Литэм - Сады диссидентов

Потом она рассмеялась.

– Да нет никакой ячейки, дурачок какой!

– Что?

– Оно же там, где ты сам. Здесь и сейчас.

– Оно – это что?

– “Оккупай”. Это такой образ жизни, Серджиус. Когда просто живешь по-другому.

Теперь уже пора было проходить регистрацию. На эскалаторе рядом с Серджиусом собрались другие пассажиры – мужчины, сжимавшие в руках сумки с ноутбуками, несколько пар и семей, вылетавших бог знает куда в этот четверг из узлового аэропорта в Логане. Людей скопилось много, и перед контролем безопасности выросла целая очередь. Но Серджиуса окружало какое-то особое поле: после происшествия в уборной вокруг него как будто образовался великолепный защитный пузырь, который ограждал его от близкого соседства всех этих посторонних людей, делая их ненавязчивыми и безобидными – а может быть, даже достойными жалости – созданиями. Внутренний Свет, говорящий о присутствии Бога внутри каждого человека, всегда казался Серджиусу довольно расплывчатым понятием, однако сейчас, купаясь в послесвечении от двух оргазмов подряд, он находил в себе столько великодушия, что вполне допускал его существование. Вокруг него на ковре топтались спокойные путешественники – разувались, вынимали из карманов бумажники. Сюда, на этот промежуточный этаж, почти не долетали объявления о рейсах и шумы “Си-эн-эн”, не видно было и ресторанов и магазинов, размещавшихся ниже; эта пороговая зона аэропорта оставалась не оскверненной никакой коммерцией, ничто не нарушало тихий ритуал гражданского послушания. Один новенький прибор, использующий эффект обратного рассеяния лучей, стоял, еще перемотанный флуоресцентной лентой, как не распакованный рождественский подарок, а очередь пока что медленно проползала через традиционную рамку металлодетектора. Пройти под Беседкой : вот так здесь воплощалась в жизнь стародавная личная шутка Серджиуса, если, конечно, можно назвать личной шуткой непрошеное вторжение голоса покойного отца на сцену собственного театра мыслей. Только сейчас он услышал припев этой песни не в исполнении отца, а в исполнении Лидии. А где-то там, в оставшейся позади влажной духоте, она или шла пешком, или ехала на попутке обратно в центр Портленда. Наверняка первая же машина остановилась при виде этой знойной юной автостопщицы, так что, скорее всего, она уже далеко от аэропорта. Серджиус подошел к другим пассажирам, стоявшим у ленты конвейера, подготовил одежду, поднял сумку.

– Можно попросить вас подождать, сэр?

– А?

Он уже вынул из карманов все, что нужно, ничего вроде не зазвенело. Он уже прошел контроль.

– Пожалуйста, возьмите содержимое вашего подноса и пройдите вот сюда, сэр. Благодарю вас.

Инспектор Управления транспортной безопасности в синей форме взял сумку Серджиуса. Остальные пассажиры вели себя тише воды ниже травы, пока Серджиус забирал свои жалкие пожитки и выходил из общего людского потока: ни дать ни взять лосось, рвущийся выброситься на берег. В одной руке он нес кроссовки “Найк”, внутрь которых были засунуты бумажник, ключи и монеты, а во второй – посадочный талон, это специальное разрешение, дающее ему право находиться в этом месте. Он хотел снова показать его кому-нибудь, но его талоном никто уже не интересовался. У инспектора УТБ на мясистой красной физиономии росли густые моржовые усы, придавая ему сходство с кем-то из бейсбольных раннеров 70-х годов, этих крутых парней вроде “Гуся” Госсад жа или Ала Рабоски. С тех пор им на смену пришла более стройная, смуглая порода игроков; пожалуй, в иную эпоху этот самый инспектор стал бы спортсменом, и, как знать, может быть, своим желчным характером он обязан загубленной на корню карьере? Хотя нет, это неверный ход мысли: ведь именно врожденная злость и дает спортсменам вроде бейсболистов-раннеров волю к победе. Они приходят в эту профессию, уже неся в себе заряд недовольства. То же самое, наверное, и с этим человеком.

– Что-то не так?

– Пожалуйста, встаньте вот здесь, сэр.

Серджиус, оставаясь в одних носках, встал на узорный пол рядом с кабинкой, где инспектор Рабоски расстегивал его сумку и обыскивал ее содержимое. Результаты обыска, похоже, оказались совсем неинтересны, однако расследование не кончилось.

– Мы бы хотели произвести личный обыск, сэр, и, если желаете, мы можем отвести вас в отдельную комнату для этой процедуры.

Вкрадчивая учтивость формулировок явно указывала на то, что каждый пассажир, выведенный из привычного состояния самодовольства, рассматривается службой безопасности как псих, находящийся на грани взрыва.

– Мне все равно.

После того, как третье ощупывание подмышек, лодыжек и поясницы Серджиуса подтвердило, что к нему не примотана ни взрывчатка, ни бомба, он начал понимать, что инспектор Рабоски затягивает досмотр, причем отнюдь не из сладострастных побуждений. Теперь появился другой сотрудник УТБ, вернее, сотрудница. Она встала на некотором расстоянии от Серджиуса, но ее приход явно был связан с его задержанием. Она говорила что-то неразборчивое в свою рацию. Серджиус напомнил самому себе, что, несмотря на все эти рации, кокарды и псевдополицейскую синеву форменных рубашек с металлическими пуговицами, эти люди – никакие не полицейские, а просто рабы идиотской системы, обычные клерки с хорошо промытыми мозгами. Ладно, он поведет себе по-квакерски, как “друг”, сосредоточится на мысли о том, что и внутри них тоже живет Свет, а потом удерет от них на самолет.

– Вы не могли бы объяснить мне, в чем дело?

– Прошу прощения, но вам придется подождать, сэр.

– Подождать чего?

– Вам все объяснит старший инспектор. Можете обуться, если хотите.

Серджиуса перевели в отдельную комнату, хотя он об этом и не просил. Это была тесная клетушка с низким потолком, без окон и без каких-либо украшений, где помещался только стол и два стула. Она оказалась неподалеку – мимо таких помещений обычно проходишь, в упор их не видя, пока нужда не заставит. Его сумку унесли куда-то в другое помещение – видимо, для того, чтобы взять химические пробы с целью обнаружения взрывчатки. А может, и нет: на все вопросы Серджиуса следовали противоречивые ответы. Появился старший инспектор – пожилой гражданин, напоминавший того раннера из последних иннингов и усами, и остальными чертами. Только этот был более усохший, какой-то обесцвеченный и лишенный жизненной энергии. Поверх формы на нем была объемная ветронепроницаемая куртка на молнии, скрывавшая не то пивное брюхо, не то наплечную кобуру, а может быть, и то, и другое. Может быть, это был тренер того раннера, и тот побежал в круг питчера – к нему за советом. А может быть, этот старший инспектор приходился отцом тому, другому: Мэн ведь – маленький штат. Но все это глупости. Не стоит приписывать этому человеку какую-то особую мудрость или авторитет. Он просто старик, и это наводит на печальные мысли о том, что его карьера достигла своего апогея в столь жалком месте.