Глеб Кащеев - Боги, которые играют в игры

Мой план начал оформляться, когда пару лет назад мимо меня на высокой скорости прошел первоклассный гребец. Я посмотрел на его профиль (он даже не повернулся, чтобы взглянуть на меня) и вспомнил, что я уже видел этого человека несколько лет назад. Он также и почти на той же скорости прошел мимо меня в том же направлении. Тогда я сначала не поверил своей памяти. Потом подумал, что, возможно, он повернул назад, а теперь опять меня нагнал… но я бы запомнил человека, плывущего мимо меня ПО течению. Вывод напрашивался сам собой – река замкнута. Все гребут по кругу. Нет ни начала, ни конца. Нет никакой разницы, плыть ли по течению вниз или грести изо всех сил против течения. Я убедился в этом, еще раз встретив другого уже знакомого гребца. И вот тогда я задумался над тем какова же продолжительность реки. Конечно, скорость реки и скорости гребцов я оценивал приблизительно, но после долгих расчетов я понял, что она не так велика, и очень скоро я опять начну встречать те же места, которые уже проплывал когда-то.

И вот тут-то у меня в голове и родился тот план, который я только что воплотил. Я вспомнил про брешь среди скал, что видел когда-то давно с правой стороны реки. Течение реки в этом месте таково, что если броситься вплавь к берегу, как только видишь этот проход, а увидеть его можно не ближе чем с центра реки, из-за высоких обрывов по берегам, то даже если хватит сил доплыть в до правого берега ледяной воде, что уже вызывало сильные сомнения, то пловца отнесло далеко вперед и разбило бы о камни, на которые несло сейчас мой плот. Камни тянулись так далеко, что если высадиться еще дальше, вниз по течению, то невозможно было бы до разлива реки дойти до этой бреши в скалах. Попасть к ней можно было только ЗНАЯ о ней заранее. Только зная, что река замкнута, приблизительно подсчитав ее длину и оказавшись у правого берега заранее, причем без шанса отвернуть в сторону в случае ошибки.

В этот момент я отвлекся от воспоминаний, так как плот приблизился к камням. Тут произошла совершенно неожиданная вещь – внезапно возникшая гигантская речная волна перебросила мое бывшее жилище через острые камни и выкинула на середину реки.

Плот продолжил свое путешествие вниз по течению. Вероятно, в ожидании нового странника. Интересно, сколько легенд родит мой пустой плот у проплывающих мимо гребцов? Ведь никто еще, включая меня, не видел лодку без человека в ней.

Я, повернувшись спиной к реке, пошел к скалам.

Я уже слабо удивился, когда, пройдя через бреш в скалах и преодолев небольшой завал камней, увидел дорожку с редкими следами когда-то прошедших людей, которая, плавно извиваясь, вела по ущелью.

Несмотря на давно таившуюся в душе надежду, мое сердце все-таки вздрогнуло, когда очередной поворот вынес меня к выходу в большую долину с редко стоящими деревянными домами. Первыми меня заметили дети, игравшие возле крайнего дома.

Через некоторое время я увидел, что мне навстречу идет группа мужчин и женщин. Они не удивились, увидев меня, а значит, я был не единственным кто пришел к ним от реки. Возможно, они все появились здесь таким образом. Я неуверенной походкой шел к ним, чувствуя, как странный ком подкатывает к горлу, а легкие слезы радости выступают на глазах, по мере того как я все уверенней различал улыбки на их лицах.

Ты, наверное, уже понял, что означает это письмо. Ты достаточно хорошо меня изучил, мой лучший и сильнейший враг, и знаешь, что я всегда посылал короткие письма всем тем, с кем мне вскоре суждено было сойтись в поединке, и кого я считал достойным соперником. Достойными того, чтобы перед тем как быть убитыми мной понять и осознать причину моей ненависти и уважения к ним.

Письмо к тебе обещает быть длинным, о мой лучший враг – ибо мое уважение к тебе безгранично, ненависть глубока, а счет, который я собираюсь предъявить тебе, не мал. К тому же, ты остался последним из всех тех, кто имел честь называться моим врагом. Ты вообще остался последним, к кому я был бы неравнодушен. Твоими стараниями я остался один на этой земле, земле моих предков, без врагов, друзей и родных, не оставив наследников. В моем старом доме вместе со мной живут чужие мне дальние родственники, ухаживающие за восьмидесятилетним стариком, и, похоже, никак не могут дождаться, когда же старый, выживший из ума самурай покинет эту грешную землю. Они думают, что я не только стар, но и слаб духом в той же степени что и разумом, однако, мой враг, ты уже должен был ощутить, что дух мой столь же тверд, как и лезвие моего клинка.

Я распахнул все двери в своем жилище, впуская к себе в гости утренний прохладный воздух, ведь мне больше некого пригласить к себе, и в последний раз наслаждаюсь видом моего сада. Чуть поодаль, на склоне горы, теряясь в голубой утренней дымке, женщины аккуратно, словно осенний ветерок, срывают листки с чайных кустов. Осень скоро накроет и мой сад, так же как осень старости накрыла, щедро посыпав травами забвения мой разум. Я теряю воспоминания одни за другими, сохраняя в своей памяти лишь потери да наиболее яркие победы. Вот та девушка, что, опасливо косясь, поставила возле моих дверей плошку с рисом и быстро исчезла – была ли это служанка или она является какой-то дальней родней мне? Как ее зовут? Старость сдула все ненужные знания, словно пыль со старого манускрипта, оставив мне только самое важное – ненависть к тебе, о мой враг, горечь побед и потерь.

С тех пор, как в пятнадцать лет я впервые взял в руки боевой меч, я не проиграл ни одной битвы. К сорока годам одно мое имя нагоняло на врагов такой страх, что победы сыпались к моим ногам, часто даже не заставляя меня обнажать славное и безупречное тело моего меча. Потом настал тот горький момент, когда врагов у меня не осталось. Последний из них пал к моим ногам, словно последний лепесток цветка сакуры ложащийся на дно недопитой чаши с саке. Я испил всю горечь побед, и познал всю невозвратимость потерь, и лишь тогда я вспомнил о тебе, мой самый лучший враг. Но даже в тот момент, я не ощущал в себе достаточно силы и решимости, чтобы бросить тебе вызов, несмотря на то, что за время моих боевых походов ты смог забрать у меня почти всех, кто был мне дорог.

Когда я сражался с владыкой восточного предела, со славным Токугавой, бой с которым доставил мне столько удовольствия, ты встретился с моим старшим сыном в другом бою. О да, я воспитал его славным воином, и он справно держал меч в своих руках, но ты сразил его, припорошив мою голову сединой, словно ранним снегом.

Когда я вернулся домой, я занялся воспитанием своего младшего наследника, маленького Широ. Он был большой озорник, что свидетельствовало о том, что в нем есть тот огонь, который, затвердев со временем, может превратиться в неукротимый дух война. Широ часто любил проделывать дырки в бумаге окон, из-за чего в дом медленно начинала вползать зимняя стужа. Он и сам мерз от этого, прижимаясь к очагу, но преодолеть свою тягу к озорству так и не смог. Он заболел, когда на улице уже стояла весна и сакура готова была выпустить свои бутоны со дня на день. Я поехал за лекарем в восточную столицу, ибо тот шарлатан, который жил при моем доме только разводил руками в беспомощности. В то время, когда меня не было, ты прокрался в мой дом тайком и убил моего младшего сына и мою молодую жену. Вернувшись, я сидел один в пустом и звонком от тишины доме, и, хотя на улице уже грело солнце, а дырки в окнах было уже некому делать – зимняя стужа все равно вползала в дом и сжимала мне сердце.