Глеб Кащеев - Боги, которые играют в игры

Вон – иной раз на рынок меньше сходят за жратвой, зато новую цацку в уши купят.

А книги? Я из окна иногда смотрю на женщину в доме напротив. Хорошая хозяйка. Все у нее наглажено, вычищено. Муж на работу уходит как с картинки журнала. Весь день что-то делает, гостей иногда приглашает, готовит для них что-то эдакое… Но я никогда не видела у нее в руках книги. Тьфу. Разве это жизнь?

Мы помолчали. Я думал, что старушка уже не хочет дальше эту тему продолжать, как она вдруг сказала:

– А все из-за нее. Как она в городе появилась, так постепенно во всех как плесень и проросла, с ее магазинами.

– Кто она? – удивился я.

– Ведьма, – буркнула вдова. Затем пояснила, – приехала какая-то дочь местного богача. Как он помер, так и приехала. В наследство вступать. А уезжать не захотела. Начала его деньги транжирить – так сначала все подумали. Обещала втридорога всем, кто свою лавку ей в управление передаст. Спохватились только когда она уже все скупила, да поздно уже было. Правителя нашего она первого ошейник свой посадила. Уж не знаю, чем пригрозила, да только он теперь ручной-ручной. Ну и дальше развернулась. И в телевизоре все скупила. Уж не знаю, как – я эти ящики не смотрю, но, как к соседям не приду – там в экране она. Реклама, передачи о том, как покупать, разговоры о том, где покупать.

Так постепенно народ и изменился. Заглянешь соседу в глаза, а у него там не душа сверкает, а мечта о новом диване виднеется, а за ней – пустота. Сами они не замечают и не понимают даже. Это я пожила и светлых людей повидала. Таких, что не только сам душой горит, но и других освещает, в путь за собой зовет, да тьму разгоняет. И темных знала. Таких, что смотреть страшно. А теперь нет ни светлых ни темных. Пустота и плесень серая у людей внутри.

– А как звать то эту вашу ведьму?

– Не помню я, милок. Никогда не старалась имя ее запомнить. Ведьма она и есть ведьма.

Старушка пожевала небольшой кусок кекса. Потом искоса взглянула на меня.

– Вот ты не такой. Какой – еще не поняла, но не такой как они. Потому и пустила. Может хоть какой толк будет.

На этих словах она поднялась, брякнула чашку в раковину и удалилась к себе в комнату.

Я тоже поднялся из-за стола, и подошел к окну. В отличие от окна мансарды, где мне предстояло ночевать, окно кухни выходило на узкую улочку – так, что до другого дома можно было легко допрыгнуть, если бы вдруг возникло бы такое желание. Пара окон еще светилась. Что было в одном мне не было видно – оно было несколько в стороне и на этаж выше, а вот окно этажом ниже, практически ровно напротив, было мне хорошо видно. Сразу бросался в глаза большой экран телевизора, возле которого сидела парочка. Нити от рук и головы женщины были хорошо различимы даже отсюда, а вот мужчина… Не отрывая взгляд от экрана, он совершал – явно неосознанно – какие-то странные действия руками. Так неуверенный в ответе ученик, стоя у доски, неосознанно мнет полы школьного пиджака, срочно пытаясь вспомнить невыученные строки. Мужчина же тщательно вытаскивал у себя из руки прозрачную блестящую нить, делая ее все длиннее и длиннее.

Проснулся я поздно. Ночь была душной и мучительной – не знаю были ли тому виной вчерашние впечатления, или сказывался выпитый алкоголь. Солнце уже жарило вовсю, ползя по кровати, чтобы подобраться к моему лицу. Судя по всему, было часов одиннадцать.

Хозяйка чем-то шуршала у себя в комнате. Когда я начал скрипеть лестницей, спускаясь вниз – через открытую дверь поинтересовалась буду ли я завтракать. Я вежливо отказался, сославшись на то, что уже договорился о завтраке в городе со знакомым. Из комнаты она так и не вышла, а я, кое как умывшись, вышел в дневное пекло Эль —Рабида.

Ам-Харис ждал меня в том самом баре, где мы встретились вчера. К этому времени он уже был не очень трезв. Я вообще не знал, бывал ли он когда-либо в состоянии абсолютной трезвости. Моей фантазии не хватало, чтобы представить его в этом качестве.

Первым делом, я посмотрел в воздух над ним. К моему облегчению – нитей у него не было.

Слово за слово, поедая яичницу с беконом, в которой свиная часть однозначно одержала победу над куриной, я пересказал вчерашний разговор с хозяйкой, а затем, еще более откровенно – свои наблюдения. Почему-то, я не хотел врать и скрывать что-то от этого человека. Если он сочтет меня сумасшедшим – его право.

Ам-Харис отреагировал странно. Во-первых, он перестал пить, едва я заикнулся о нитях, и внимательно меня разглядывал, словно впервые увидел, а когда я закончил рассказ, спросил, вдруг, абсолютно невпопад:

– Ты знаешь, сколько туристов или вообще новых людей приехало в наш город за последнее время?

– Нет, конечно. Ну может несколько тысяч… город то хоть уже и не лежит на путях караванов, но все равно – торговый.

– Ни-ко-го, – По слогам и четко ответил командир стражи, – Ты первый. На моей памяти первый.

– Погоди, не может быть. Товары то как-то доставляются же.

– За городом, у старой крепостной стены оптовая база. Товар привозят туда, а оттуда уже наши растаскивают по магазинам. В город не заходит никто. Насколько я знаю, из города никто не уезжает.

Я был поражен:

– Но почему?

– Откуда я, мать твою, знаю? – раздраженно пробурчал командир стражи, – думаешь я это каждому рассказываю? По-моему, это только мне и видно. Работа такая – смотреть за людьми. Скажи кому, что из города никто не уезжал, и никто не приезжал уже лет сто – так никто не поверит. Каждый вспомнит знакомого друга своего двоюродного брата, который уехал учиться в университет в Лондон, или, наоборот, вернулся из Европы. Я пытался найти хоть одного. Никого.

Вот ты, человек, который пришел со стороны – сразу увидел, что в городе с людьми что-то не так. Уж не знаю, как ты себе это вообразил – лесками там или еще как – это твоя голова поработала, но самое главное – чувства то не лгут. Я, живя тут, ощущаю, что дело нечисто, но никак не могу понять, что именно происходит. Чтобы увидеть темноту, надо зажечь свечу и посветить, желательно, откуда-то со стороны. Вот ты и есть такая свеча. Взгляд со стороны.

И внезапно Ам-Харис сменил тему:

– Кстати, я бы на твоем месте поостерегся бы. И меч бы все-таки нацепил.

Я поперхнулся кофе:

– Почему?

– Ты думаешь, тебя не заметили? Один я тут наблюдательный? Тот, кто людьми тут как марионетками вертит – он то тебя тоже увидел. Ты первый чужак, кто в его город зашел. Или в ее – я уж не знаю.

– Ну я как-то внимания к своей персоне не заметил пока.

– Это пока. Приглядываются, принюхиваются, ищут, как бы к тебе подгрести. Вечно так продолжаться не будет. А ты не того теста человек, из которого можно лепить что хочешь. У тебя стержень есть. Это я сразу заметил, как только ты рот вчера открыл. Если из тебя попробовать куклу вылепить, как из местных, так либо руки поранишь, либо тебя сломаешь.