Хилари Бойд - Четверги в парке

Галерея была красиво освещена, картины ярко выделялись на фоне белых стен. Джини восхищалась тем, как улучшились работы ее зятя, и улавливала восторженный шепот немногочисленных гостей, застенчиво стоявших с бокалами вина и рассматривавших картины.

– Папа, мама. – Шанти была рада видеть их, ее округлившийся живот был еле заметен под элегантной туникой и леггинсами. Взгляд Шанти задержался на отце. – Как доехали? – спросила она, хотя едва слушала ответ.

Джини заметила, что ее дочь встревожена, смотрит то на дверь, то на гостей, то на мужа, оценивает каждый взгляд, брошенный на его работы. Алекс выглядел так, как и предсказывал: в ужасе, в стороне от всех, механически улыбался каждые несколько секунд, его голубые глаза полны страха, как у кролика, неожиданно выскочившего на дорогу, под яркий свет фар.

Наконец эффектная испанка, с высоким хвостом волос и темно-красными губами, размахивая планшетом с характеристиками картин, стала приклеивать красные стикеры рядом с некоторыми рамами.

– Думаю, это успех! Тьфу, тьфу, тьфу, кажется, им понравилось, – шепнула Шанти на ухо матери.

– Картины прекрасные, – согласилась Джини. – Особенно вот эта. – Она показала на ту, что висела возле двери. – Цвета потрясающие.

– Кажется, папа увлекся. – Они обе посмотрели на Джорджа, который внимательно слушал худощавого, важного господина, одетого во все черное, с огромной сумкой через плечо.

– Если он не поостережется, Джордж примется рассказывать ему о том, как создать идеальные условия для выращивания живой изгороди или о широком разнообразии гибридов африканской лилии, которые можно сейчас достать.

Шанти удивилась ее познаниям.

– Я видела каталог, – призналась Джини, смеясь. – Он одержим.

– Это хорошо?

– Вероятно, нет, но такой уж он есть. Он совершенно забросил свои несчастные часы ради африканских лилий. Хотя сегодня случилось нечто необычное; в поезде у него было что-то вроде озарения – он вдруг открылся и разговаривал со мной почти как раньше. Посмотри на него. За много месяцев он впервые так увлеченно с кем-то разговаривает.

– Может, это поворотный момент, мама. Очень надеюсь на это. – Шанти взяла Джини за руку. – Извини, что меня не было рядом последние месяцы; тебе, наверняка, приходилось нелегко. Мне очень жаль, что ты так далеко.

– Я тоже скучаю по тебе, дорогая. Думаю, мы с Джорджем скоро поедем. Не хочу рисковать. Скажи, пожалуйста, той девушке, что я хочу купить эту картину.

– Мама, тебе не нужно покупать, Алекс подарит ее тебе.

– Глупости. Конечно, я ее куплю. Мы можем себе это позволить, и я хочу украсить квартиру.

– Устал как собака, но мне понравилось, – заявил Джордж в такси по дороге на станцию.

– Мне тоже. Я купила одну картину для квартиры.

– Хорошо. В живописи я плохо разбираюсь. Как ты знаешь, я больше увлекаюсь природой, – пробормотал он. – Надо чаще выбираться, старушка, – добавил он, уютно устроившись рядом с ней. Впервые за много месяцев он назвал ее этим ненавистным прозвищем, но сегодня, неизвестно почему, она не обиделась.

– Выпьем? – спросила она, когда они вошли в квартиру, чувствуя себя неловко, словно принимала собственного мужа как гостя.

Позже, когда они лежали вместе в кровати, что само по себе было непривычно, она заметила его напряжение.

– Ты в порядке?

– Джини? – Джордж повернулся к ней, и внезапно она почувствовала его руку на своей груди, робко, почти извиняясь. – Ты не возражаешь, если мы… понимаешь…

Она пыталась не казаться безразличной, но все ее тело противилось. Этот человек стал для нее почти чужим. Она попыталась успокоиться, убеждая себя, что должна помочь ему. В конце концов, он ее муж; разве не этого она ждала, чтобы все вернулось в нормальное русло? Он придвинулся ближе и стал целовать ее лицо, губы. Он пах старостью, на его губах оставался затхлый вкус вина, и она стиснула зубы, чтобы не оттолкнуть его. Она лежала безжизненная, словно одеревеневшая, стараясь почувствовать хоть что-то, кроме отвращения. Он, казалось, ничего не заметил, все кончилось быстро, еще не успев начаться. Она услышала, как он застонал в темноте, и вздохнула с облегчением.

– Спасибо… как хорошо, – сказал он, задыхаясь. – Извини, что так скромно, прошло столько времени. – Он лег на спину, глубоко вздохнув. – Тебе понравилось?

– Чудесно, – проговорила она наконец безучастно, давясь собственной ложью.

– Думаю, все у нас будет хорошо, Джини.

– Что произошло в поезде, Джордж?

– Не знаю… Я смотрел на сельский пейзаж за окном и думал, как красиво, в каком потрясающем мире мы живем. Словно ко мне вернулось зрение; как будто я вижу все это впервые. Не знаю, как объяснить, я в этом не силен, но… последнее время все было так мрачно… жизнь…

Он задремал. Джордж проснулся, как всегда, в пять тридцать, и только тогда Джини смогла заснуть.

Осень шла своим чередом, и Джини поняла, что хочет вернуться в то время, когда болезнь Джорджа породила между ними отчужденность. Потому что Джорджу стало лучше, и он начал требовать внимания своей жены: то, что даже год назад она была бы рада принять и что не выходило за рамки обычного общения между супругами. Но Джини больше не хотела заниматься любовью с Джорджем, как и спать с ним в одной постели. Она не хотела бросать магазин (чего он требовал теперь чуть ли не каждый день), не хотела общаться с местными жителями и ездить с ним в садоводческие магазины выбирать декоративные почвопокровные растения и каменные скульптуры. Она понимала, что поступает неблагоразумно – неужели ее жизнь настолько плоха? – и не теряла надежды, что ее чувства изменятся. А пока Джини, стиснув зубы, старалась убедить себя в том, что можно жить и без надежды на то, что она будет с Рэем. Но эта картина – Рэй, обнимающий девушку, – не выходила у нее из головы, мучила ее, словно была вставлена в огромную рамку и повешена на стену.

– Мне приготовить переднюю спальню для ваших гостей? – спросила Салли.

– Думаю, им больше понравится задняя спальня; она больше, – вставил Джордж.

– Но там нет такого вида из окна, – возразила Джини, хотя ей было совершенно безразлично, где будут спать Рита и Билл. Все обязанности были ей в тягость; она проводила день за днем, отрешенно, оживляясь только в среду утром, когда могла сбежать в магазин, несмотря на то, что пребывание в Лондоне теперь сократилось до одной ночи вместо двух. Джордж настоял на этом, и Джини, желая максимально отсрочить продажу магазина, уступила.

– Но комната там намного уютнее. – Он кивнул Салли, словно показывая, что разговор окончен, и та приняла его решение, не советуясь с Джини.