Хилари Бойд - Четверги в парке

Они приехали очень поздно в пятницу, в проливной дождь.

– Черт возьми, дорогая, вы действительно на краю света поселились, – шепнула Рита подруге, обнимая ее.

Джини приготовила рыбный пирог, но духовка работала медленно, так что было почти десять, когда они сели за стол на кухне, к этому времени было выпито немало «Риохи».

– Конечно, Джини ненавидит это место. – Джордж говорил тихо, почти в шутку, но Джини заметила хорошо скрываемый гнев.

– Я не ненавижу, – возразила она.

– Конечно, ненавидит, – подхватила Рита громко, она была изрядно пьяна. – Все ненавидят. Это ж деревня. – Она захихикала, Билл покачал головой.

– Она ненавидит не деревню, к сожалению. – Джордж щедро посыпал свой кусок пирога перцем, сохраняя мягкий, деловой тон. – А меня. – Он бросил эти слова, словно ожидал услышать: «Ха, ха, Джордж, хорошая шутка». Но они приняли его слова за чистую монету, и повисла мертвая тишина, все были потрясены, несмотря на количество выпитого вина.

– Что ты говоришь? – возмутилась Джини, сердце у нее бешено колотилось. Рита бросила на нее взгляд, Билл нашел что-то интересное на своей тарелке рядом с горошком.

– Я говорю, старушка, что я тебе разонравился. – Он взглянул на нее. – Тебя сложно винить, конечно; я был сам не свой долгое время.

Никто не нарушал тишину, только Джордж невозмутимо ел, словно он только что говорил о погоде.

– Ты пьян, – произнесла Джини.

– Может, и пьян, мисс, но утром я буду трезвее, а вот ты будешь все так же ненавидеть меня, – отрезал он, пародируя известные слова Черчилля. Никто за столом не рассмеялся.

– Не смеши. Конечно, я не ненавижу тебя.

– Хватит, Джордж. Джини права. Это все пьяная болтовня. – Билл всегда был голосом разума.

Джордж обернулся к нему, Билл сидел слева от него.

– Не могу говорить с ней об этом… Слишком тяжело. – Язык у него заплетался.

Джини вздрогнула от отвращения. Он казался таким жалким в тот момент, таким беспомощным.

– Что ж, можем поговорить о сельском рынке, на который мы обязательно поедем завтра, или можем пойти спать, надеясь, что все станет лучше после хорошего сна. – Рита предпочла второй вариант. Она поднялась, замолчав, и стала быстро собирать тарелки со стола.

Джордж остался сидеть во главе стола. Только когда Рита и Билл ушли наверх, он заговорил.

– Прости, что все испортил.

Джини перестала мыть посуду, прислонилась спиной к раковине и сняла желтые резиновые перчатки.

– Ты правда думаешь, что я тебя ненавижу? – спросила она мягко.

Он поднял брови.

– Возможно, «ненависть» – слишком сильное слово, Джини. Но наш брак больше не доставляет тебе никакой радости.

Она промолчала.

– Я прав, не так ли? Ты не хочешь заниматься со мной любовью. Ты цепляешься за магазин, как за спасательный круг. Я заметил, какая ты по средам; ты готова бежать отсюда при любой возможности. Мы почти не разговариваем. У меня сложилось такое впечатление, что ты просто не хочешь жить здесь со мной. – Теперь он говорил четко и понятно.

– Мне действительно было нелегко, – ответила она не спеша, осторожно выбирая слова. – Я не хотела переезжать, как ты знаешь, и не хочу бросать магазин. Ты надеялся, что я изменюсь. Что ж, я не изменилась.

Муж встал, подошел к ней и взял за руки.

– А секс? Ты лежишь как мертвая. Я тебе больше не нравлюсь.

Джини были неприятны его объятия.

– Джордж, все так изменилось. Я сама не знаю, что чувствую, учитывая все, что произошло. Единственное, в чем я уверена, – это в том, что я измучена, опустошена.

– Значит, тебе нужно время? Ты это имеешь в виду?

Джини безмолвно кивнула, желая хоть раз удержать эти чертовы слезы.

– Дело не в том парне, правда? Ты же не встречаешься с ним, когда ездишь в Лондон?

– Так вот что ты думаешь? Нет, конечно, нет. Я не видела его уже несколько месяцев.

– Значит, все кончено.

– Целиком и полностью.

– Хорошо… хорошо. – Джордж отступил на шаг, когда она гневно отмахнулась от него. – Просто ты так спешишь уехать, я подумал, может, дело не только в магазине.

– Это не «только» магазин, Джордж. Это мой бизнес, моя страсть.

– А ты не могла бы устроить этот бизнес здесь? Это безрассудство – ездить так далеко каждую неделю, когда можно делать то же самое в Эксминстере или Хонитоне. Я бы тебе помогал.

Джини схватилась за голову.

– Пожалуйста, пожалуйста, прекрати изводить меня с этим магазином. Я что-нибудь придумаю, скоро, а пока не хочу это обсуждать.

Джордж кивнул.

– Только еще одно. Секс… ты…

Джини ждала, не дыша.

– Если проблема не в том человеке… дело ведь не в том, о чем я рассказал тебе? Про ту историю с Экландом?

– Не называй это так, Джордж. Говори, как есть, – насилие, – отрезала она, не желая обидеть мужа, но разозлившись из-за его упорного нежелания разобраться со своими проблемами. – Конечно, нет. Как ты мог подумать?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Такая мерзость. Я подумал, может, это отталкивает тебя.

Теперь настала очередь Джини обнимать его. Джордж прижался к ней, и она почувствовала, что он успокоился.

– Это тут совершенно ни при чем. Прости меня. Я сама не своя последнее время, как и все мы, честно говоря.

– Ты ведь по-прежнему любишь меня?

– Да, – успокаивала она его как ребенка. – Да, я по-прежнему люблю тебя, Джордж.

Теперь каждую ночь повторялось одно и то же. Джини с ужасом ложилась в постель, потому что Джордж тоже был там. Она позволила ему лечь с ней, когда они только переехали, потому что беспокоилась за него, он тогда болел. Но с тех пор он четко дал понять, что такое положение дел ему по душе.

– Так уютнее, – сказал он, – мне никогда не нравилось спать одному.

– Но ты спал один десять лет. Так что не очень-то ты переживал, – возразила она.

– Мы муж и жена, Джини. Супружеские пары именно это и делают; они спят вместе.

– Раз все так делают, значит и мы должны? Паршивый аргумент.

– Это из-за того, что я храплю?

– Отчасти, – соврала она. Храп раздражал, но не по этой причине она хотела спать отдельно. Однако Джордж, как всегда, проявил феноменальное упрямство и отказался перебраться в другую комнату. Той ночью она с ужасом ждала его прихода, зная, что он мог воспринять ее объятие на кухне как «зеленый свет». Джордж залез в постель, и она отвернулась от него.

– Не беспокойся, – проговорил он холодно. – Я не собираюсь тебя трогать.

Джини ничего не ответила, но эта ночь стала поворотной в ее жизни.

– Я так больше не могу, – сказала она Рите на следующее утро, когда они отъезжали от ректория, направляясь в магазин за газетами и хлебом. Она словно прозрела и мыслила совершенно трезво, хотя всю ночь не сомкнула глаз.