Харпер Ли - Пойди поставь сторожа

– Заткнись ты, старый шарлатан, – сквозь зубы процедила Джин-Луиза. – Днем собираюсь к тебе заглянуть.

– Вы с Хэнком – там, в реке… шалили… хе-хе – стыдитесь! – позор семьи! Хоть развлеклись?

Занятия в воскресной школе уже начинались, и доктор Финч кивнул на двери:

– Любовник твой, достойный порицанья, ждет тебя внутри.

Джин-Луиза одарила дядюшку взглядом, который ничуть его не смутил, и, собрав столько собственного достоинства, сколько смогла, вошла в церковь. С улыбкой приветствовала городских методистов, в своей старой классной комнате села у окна и, по своему обыкновению, проспала с открытыми глазами весь урок.

Чтобы почувствовать себя в родимом краю, нет средства лучше, чем этот чудовищный гимн, думала Джин-Луиза. Малейшее ощущение своей чужеродности рассеется и сгинет бесследно, когда сотни две грешников так убедительно просят, чтобы их утопили в алом очистительном потоке. Предъявляя Господу Богу картины, возникшие в воспаленном мозгу мистера Купера, или заявляя, что Любовь ее вознесет, Джин-Луиза ощущала ту теплоту, которая объединяет разных людей, еженедельно на час чувствовавших себя в одной лодке.

Они с тетушкой сидели в середине, в правой части зала; отец и доктор Финч – слева, в третьем ряду. Почему и зачем, оставалось тайной для нее, но с тех пор, как доктор Финч вернулся в Мейкомб, они неизменно сидели там. Невозможно поверить, что они братья, думала она. И никак не скажешь, что Аттикус на десять лет старше.

Он удался в мать, Александра же и Джон Хейл пошли в отца. Аттикус на голову выше брата – широколицый, с прямым носом, с большим тонкогубым ртом – и все же у всех было нечто общее. Дядя Джек и Аттикус седеют одинаково, и глаза у них похожи, вот в чем дело, думала Джин-Луиза. И была права. Родовой приметой всех Финчей были прямые нависшие брови и тяжелые веки; когда они смотрели вбок, вверх или прямо перед собой, беспристрастный наблюдатель отмечал то, что в Мейкомбе именовалось Фамильным Сходством.

В размышлениях своих она была потревожена Генри Клинтоном. Он передал одно блюдо для пожертвований вдоль скамьи позади нее и, ожидая, когда второе обойдет тот ряд, где сидела Джин-Луиза, подмигнул ей открыто и со значением. Александра заметила и всем видом своим выразила крайнее, хоть и безмолвное, негодование. Генри и его напарник вышли по центральному проходу и в благоговении стали у алтаря.

Едва все желающие внесли посильную лепту, мейкомбские методисты затянули славословие, заменяя им молитву над собранными пожертвованиями и тем самым разделяя с пастором его тяготы – иначе ему пришлось бы прочесть еще одну молитву, а он уже трижды обращался к Богу с пространными просьбами. В Мейкомбе, сколько себя помнила Джин-Луиза, это славословие исполняли так – и только так:

Восславим – Бога – дела – всеблагие,

что было у южан-методистов такой же нерушимой традицией, как Одаривание Преподобного [27] Одаривание преподобного – существовавший в некоторых штатах обычай посещать нового пресвитера, знакомясь с ним и преподнося ему по фунту масла, меда, кофе и т. п. . А в это воскресенье, пока Джин-Луиза и все прихожане в полнейшей невинности своей откашливались, готовясь вытянуть напев должным и привычным образом, вдруг, как гром среди ясного неба, грянул орган миссис Клайд Хаскинс:

Воцарилось такое смятение, что если бы перед алтарем возник внезапно архиепископ Кентерберийский в полном облачении, Джин-Луиза не удивилась бы ни капли: прихожане не сумели заметить новаций в исполнении и довели славословие, на котором возрастали, до победного конца и именно так, как привыкли, покуда миссис Хаскинс рвалась вперед, гремя, как в соборе Солсбери.

Сначала Джин-Луиза решила, что рассудка лишился Герберт Джемсон. Герберт Джемсон состоял в должности регента Мейкомбской Методистской церкви с незапамятных времен. Он был рослый, добродушный, обладал мягким баритоном, легко управлял хористами, которым не давал стать солистами, и помнил наизусть любимые гимны всех школьных инспекторов округа и штата. В многообразии церковных войн, которые были неотъемлемой частью мейкомбского методизма, на Герберта можно было положиться: он не терял выдержки, сохранял здравый смысл и умел примирять самых пещерных членов общины с местными младотурками. Тридцать лет верой и правдой служил он церкви, отдавая ей свой досуг, и церковь в признание заслуг наградила регента поездкой в методистский музыкальный лагерь в Южной Каролине.

Вторым побуждением Джин-Луизы было возложить ответственность на пресвитера. Тот был молод, звался мистер Скотт, и доктор Финч говорил, что ни один из знакомых ему мужчин моложе пятидесяти не наделен таким даром наводить тоску Никаких особенных пороков и недостатков за ним не числилось, если не считать, что его навыки и душевные качества были бы идеальны для лицензированного общественного бухгалтера – мистер Скотт людей не любил, в цифрах разбирался отлично, был лишен чувства юмора и несколько туповат.

Поскольку община в Мейкомбе на протяжении многих лет была слишком мала, чтобы позволить себе хорошего пастыря, но слишком велика для пастыря посредственного, город был приятно удивлен, узнав, что на последней конференции епископы приняли решение отрядить к своим методистам энергичного молодого пресвитера. Однако не прошло и года, как впечатление, производимое им на общину, достигло такой силы, что побудило доктора Финча однажды в воскресенье заметить как бы про себя, но вслух: «Мы просили пастыря, а к нам приехал скот».

Мистера Скотта давно уж подозревали в либеральном вольнодумстве: многие считали, что он слишком тесно дружит с единоверцами-северянами; недавно его довольно сильно помяли в результате богословского спора об Апостольском Символе веры; и в довершение бед он был сочтен человеком честолюбивым. Но обвинение, которое предъявила ему Джин-Луиза, рассыпалось в прах, когда она вспомнила, что у Скотта имеется железное алиби – он напрочь лишен слуха.

Оставшись совершенно невозмутим пред лицом измены, совершенной Гербертом Джемсоном, благо ее не заметил, мистер Скотт поднялся со своего места и взошел на амвон с Библией в руках. Открыл ее и сказал:

– Разберем сегодня шестой стих двадцать первой главы Книги пророка Исайи:

Джин-Луиза честно попыталась вникнуть, что же увидел сторож мистера Скотта, но изумление, обуявшее ее вопреки всем усилиям его подавить, переросло в досаду и даже негодование, и она лишь сверлила взглядом Герберта Джемсона. Да как он посмел изменить мелодию? Он что, решил вести их назад, в лоно всеобщей Матери-Церкви? Прислушайся Джин-Луиза к гласу разума, к доводам рассудка, она поняла бы, что регент был методистом цельнокроеным – в богословии разбирался крайне слабо, зато был мастак по части добрых дел.