Джулиан Барнс - Англия, Англия

В прежней жизни мистер Маллин торговал старинными книгами.

– Матушка Хозяюшка Дождевых Туч и все такое? Вот что я вам скажу, господин учитель, сэр, – тут Харрис строил смущенно-горделивую рожу, – я им такое тоже пытался впаривать, только дудки. Не идеть! Джезовы байки им больше по вкусу, вот вам истинный крест. Вы с мисс Кокрейн читайте вместе свои книжки при свечке...

– О господи, Джез, может быть, довольно?

– А небось пригожая бабенка была когда-то энта мисс Кокрейн, а? Говорят, у ней нижнюю юбку прям с веревки украли в подзатот понедельник, когда старый барсук Брок резвился под луной на Висельном холме...

Вскоре после этой встречи мистер Маллин, серьезный и смущенный, весь розовое лицо и кожаные заплатки на локтях, постучался в дом Марты Кокрейн с черного хода и объявил, что ровным счетом ничего не знает о краже белья, о пропаже которого не имел ровным счетом никакого понятия, пока... пока...

– Джез Харрис? – спросила Марта с улыбкой.

– Неужели вы хотите сказать?..

– Думаю, я уже немного старовата для того, чтобы моя бельевая веревка вызывала чей-то интерес.

– Ах он... ах он разбойник.

Мистер Маллин был робким, нервным человеком. Ученики прозвали его «Трясогузик». Он согласился выпить чашечку мятного чая и, уже не впервые, решился облечь свои нарекания к кузнецу в несколько более резкую форму.

– Видите ли, мисс Кокрейн, в каком-то смысле я вынужденно принимаю его сторону – как не вешать лапшу на уши всем этим соглядатаям и зевакам, которые скрывают свои истинные намерения. Пусть обманщик сам будет обманут – так, по-моему, звучит эта фраза, хотя я сейчас что-то запамятовал, кто ее автор. Может быть, Марциал...

– Однако?

– Да, спасибо, но однако я бы предпочел, чтобы он ничего не высасывал из пальца. У меня масса литературы по мифам и легендам, пусть берет, пожалуйста! Выбор богатейший. Хватит на целую экскурсию. Пусть ведет их на Висельный холм и рассказывает про Безголового Палача. Или про матушку Хозяюшку Дождевых Туч и ее Сияющих Гусей.

– Но это будут уже не его собственные истории?

– Да, это будут НАШИ истории. Это будет... правда, – неуверенно проговорил Маллин. – Ну хорошо, неправда – но зафиксированная в источниках. – (Марта глядела на него без всякого выражения на лице.) – В общем, вы меня поняли.

– Я вас поняла.

– Но мне кажется, что вы на его стороне, мисс Кокрейн. Вы его одобряете, не так ли?

– Мистер Маллин, – произнесла Марта, прихлебывая мятный чай, – когда доживаешь до моего возраста, часто обнаруживаешь, что ты, в общем-то, уже ни на чьей стороне. Другими словами, что ты на стороне всех сразу. Выбирайте ту формулировку, которая вам больше нравится.

– О боже, – вздохнул мистер Маллин. – Видите ли, я-то считал, что вы – одна из нас.

– Возможно, за свою жизнь я знала слишком много ра-а-азных «мы».

Учитель вытаращился так, словно заподозрил в ней отъявленную изменницу и почти точно распознал – плохую патриотку. В классе он был весьма требователен к ученикам. Он вдалбливал в их головы местную геологию и народные баллады, происхождение топонимов и миграционные маршруты птиц, а также список королевств Гептархии (куда полегче «Графств Англии», думалось Марте). Он водил детей к северной окраине Киммериджинской формации и демонстрировал старинные приемы борьбы, которым научился по иллюстрациям в энциклопедиях.

Именно мистеру Маллину пришло в голову возродить или – поскольку достоверность исторических преданий вызывала некоторые сомнения – учредить вновь деревенский праздник. Как-то после обеда в дом Марты Кокрейн явилась официальная делегация в составе викария и учителя. Все знали, что она, в отличие от большинства нынешних жителей деревни, действительно выросла в сельской местности. Вкушая кофе из цикория и песочное печенье, они вытягивали из нее воспоминания.

– Три морковки – длинные, – отвечала она. – Три морковки – короткие. Три морковки – произвольной формы.

– Да?

– Поднос с овощами. Поднос с овощами. Поднос разрешается украсить, но исключительно петрушкой. Цветную капусту выставлять строго со стеблями.

– Да?

– Шесть штук фасоли обыкновенной. Шесть штук фасоли огненно-красной. Шесть штук фасоли карликовой.

– Да?

– Банка варенья. Все выставляемые козы должны быть самками. Банка сыра лимонного. У неразвязанных телок фризской породы должно быть видно не более двух резцов.

Марта отыскала брошюру в поблекшей красной обложке. Гости перелистали ее. «Три георгина кактусовых, 6–8 д. – в одной вазе», – читали они. Затем: «Пять георгинов “Помпон”, менее 2 д. в диаметре». И еще: «Пять георгинов “мини-шар”». И еще: «Три георгина декоративных, выше 8 д. – в трех вазах». Хрупкий сборник списков казался осколком горшка, оставшимся от невероятно замысловатой и, очевидно, прогнившей изнутри цивилизации.

– Конкурс на лучший маскарадный костюм для наездника? – задумчиво произносил преподобный Колмен. – Две кованые вешалки для одежды? Изделие из соленого теста? Лучший маленький земледелец (допускаются дети до пятнадцати лет?)? Собака, которую судье захочется взять домой?

Учитель, при всем своем уважении к книжному знанию, реагировал холодно.

– Наверно, учитывая все аспекты, нам лучше начать с нуля.

Викарий кивнул в знак согласия. «Реестр номинаций премии приходского сельскохозяйственно-садоводческого общества» так и остался лежать на столе.

После их ухода Марта перелистала книжечку, в очередной раз вспоминая запах пивного павильона, и как стригли овец, и как родители раскачивали ее до самого неба. И мистера Э. Джонса, и сияние фасоли на черном бархате. Спустя целую жизнь она впервые задалась вопросом, не сжульничал ли мистер Джонс ради своего шедевра. Теперь уже не узнать: огородник и сам давно стал навозом.

С ржавых скреп брошюры соскальзывали страницы; а вот упал сухой листок. Она положила его, твердый и серый, на ладонь и лишь по фестонам на его краях догадалась, что листок дубовый. Наверно, тогда, много лет назад, она подобрала его и сохранила с конкретной целью: в такой вот день, как сегодня, напомнить себе о каком-то тогдашнем дне. Вот только что это был за день? Памятка не сработала; ни одно воспоминание о радости, успехе или просто удовлетворенности не вернулось к ней: ни солнечного луча, вдруг озарившего листву, ни домовой ласточки, хлопочущей под карнизом, ни запаха сирени. Такую вот свинью она подложила юной Марте, так как утратила юношескую систему ценностей. Хотя можно повернуть и по-другому: юная Марта подложила свинью старой, не сумев предвидеть старческую систему ценностей.

Джез Харрис миновал каскад «дедкиной бородки» на цыпочках, не потревожив горихвостку, обеспечив себе удачу, согласно им же придуманной новехонькой примете. Нельзя сказать, чтобы его коса и садовые ножницы придали погосту очень уж аккуратный вид, но теперь кладбище хотя бы не казалось вконец заброшенным, да и упорядоченная жизнь птиц и бабочек не была нарушена. Взгляд Марты, а за ним – и ее мысль последовали за порхающей серницей на юг, через низину, через полоску воды, мимо меловых возвышенностей к другому кладбищу со сверкающими белокаменными стенами и чисто вымытым дерном. Туда дикую природу не допустят; будь это в человеческих силах, кладбище защитили бы от червей и даже от самого времени. Ибо ничто не должно покушаться на загробный покой первого барона Питмена Фортюбисского.