Жан-Поль Дидьелоран - Утренний чтец

Ночник свалился со столика на пол, увлекая за собой аквариум Руже де Лиля, и тот разбился на тысячу кусков. Рыбка всеми своими плавниками трепыхалась на ковре, среди осколков стекла. При каждом скачке ее тельце испускало оранжевые сполохи. Белан взял банку из-под хлопьев, стоявшую у раковины, налил воды и бросил туда умирающего Руже. Содрогнувшись последний раз, золотая рыбка как ни в чем не бывало вновь вошла в свой крейсерский ритм и под исполненным облегчения взглядом хозяина совершила первый круг по банке. Белан поморщился. Ночной кошмар ушел, но оставил по себе жуткую, раздиравшую лоб головную боль. Утром он позавтракал двумя шипучими таблетками.

10.10. Его ждал второй сеанс чтения в “Глициниях”. То же такси, тот же маршрут. А по приезде – самый теплый прием. Завидев его, целая стайка щебечущих бабушек высыпала на крыльцо и запорхала вокруг его персоны, кудахча во все свои вставные челюсти. Даже головная боль почти отступила. Он направо и налево пожимал руки, розовые, хрупкие, как реймсское печенье, ладошки. Его трепали по щеке, ему улыбались, его пожирали глазами. Он был чтец, тот, кто несет благое слово. Он удостоился чести побыть месье Гирмалем, Гормоном, Курмолем, Гурмелем, его называли Булоном, Баллоном, Берлином и просто Белом. Похоже, за неделю Моника перезаразила всю компанию. Он расцеловался с сестрами Делакот, которые чуть не попадали в обморок от счастья. Пахло одеколоном, лаком для волос и марсельским мылом. Менее бойкие укрылись в большой гостиной и, не обращая внимания на окружающую суету, тихо замкнулись в своем тлении. Готовились к уходу, ждали отплытия, а оно все запаздывало. Моника тащила Белана вперед, Жозетта его подталкивала, и, протиснувшись между двумя рядами живых мертвецов, он с облегчением оказался в столовой, превращенной по такому случаю в концертный зал. Два стола с водруженным на них креслом заменяли подмостки. Если так дальше пойдет, подумал Белан, через месяц у меня тут будет свой кабинет, а через два – памятник в глубине парка. Кругом толкались, ворчали, ссорились за лучшие места. Вмешалась Моника и, выступив в роли билетерши, навела относительный порядок: распорядилась местами, расставив приоритеты в зависимости от меры глухоты и разного рода увечий своих зрителей. Их еще больше, чем в прошлый раз, отметил Белан. Наверняка Джон и Джина сыграли тут не последнюю роль. Он взгромоздился на свой трон, ему не терпелось приняться за дело. Моника легким кивком дала ему понять, что можно начинать. Жозетта пристальным взглядом подтвердила: можно.

4. doc

Когда работаешь в общественном туалете, любом общественном туалете, тебе не положено вести дневник и стучать по клавиатуре ноутбука. Ты должен быть готов с утра до вечера чистить, надраивать до блеска хромированные детали, тереть, скоблить, мыть, вовремя вешать новый рулон туалетной бумаги, и все, ничего больше. От уборщицы ждут уборки, а не писанины. Людям понятно, если я решаю сканворды, кроссворды, головоломки, играю в пропущенные слова, вообще вписываю слова во всяческие клеточки. Те же люди допускают, что в свободное время я могу читать комиксы, женские журналы и телепрограммы. Но что я своими искореженными хлоркой пальцами колочу по клавишам компьютера, записываю свои мысли – это выше их понимания. Хуже того, это подозрительно. Какое-то недоразумение, ошибка кастинга. В моем подземном мире даже несчастный десятидюймовый нетбук рядом с блюдцем для чаевых в итоге портит пейзаж. О! первое время я пыталась пользоваться ноутбуком, но по их взглядам, порой возмущенным, быстро поняла, что так не годится, что эта ненормальная ситуация рождает недоумение, смущение, даже отторжение. Пришлось признать очевидное: люди обычно ждут от вас только одного – чтобы вы отвечали желательному для них образу. Того образа, какой предлагала им я, они совершенно не хотели. Он означал взгляд на мир свысока, взгляд, которому здесь не место. Так что если я и усвоила какой урок за почти 28 лет, проведенных на Земле, то он таков: по одежке протягивай ножки, а то ноги протянешь. С тех пор я создаю иллюзию и втираю очки. Компьютер убираю с глаз долой, он аккуратно спрятан в чехол и стоит под стулом. Монеты куда охотнее кладут женщине, которая, посасывая колпачок ручки, старательно выискивает семь различий на картинках в последнем модном журнале, чем той же женщине, погруженной в созерцание дисплея своего PC последней модели. Разумнее вписаться в форму, натянуть личину, за которую мне платят, и не отклоняться от роли. Так легче для всех, и для меняпервой. К тому же людей это успокаивает. А, как любит говорить моя тетя, спокойный клиент всегда щедрее клиента раздраженного. Это тетофоризм № 11. У меня целая тетрадь таких тетофоризмов. Я их коллекционирую еще со средней школы, а самые ценные записала в блокнот на спиральке и всегда держу под рукой. Я их все наизусть могу повторить. Тетофоризм № 8: улыбка ничего не стоит, а продается задорого. № 14: мало побегаешь – много не наваришь. И № 5, самый короткий и самый мой любимый: нужду справлять – не дурака валять. Со временем я научилась писать незаметно. Черкаю в маленьких блокнотиках на шатком складном столике, который служит мне письменным столом, мараю их странички среди изобилия мелованной бумаги в магазинах, раскинувшихся передо мной. Шажок за шажком двигаюсь вперед. Не проходит ни дня, чтобы я не писала. Не писать – это словно и не прожить этот день, слиться с навязанной мне ролью прислуги при моче, блевоте и какашках, сортирной барышни, весь смысл жизни которой в том убогом занятии, за которое ей платят.

Белан поднял голову. Слушатели, казалось, были в восторге. В зале стояла тишина, причем совсем не гнетущая. Пища усваивалась легко. На их лицах, изрезанных годами, читалось некое подобие блаженства. Белан был рад, что поделился с ними гладким белым мирком Жюли.

– А где это все происходит? – раздался дребезжащий голос.

Целый лес рук поднялся к потолку. Моника не успела направить поток в нужное русло, и ответы полились со всех сторон:

– В бассейне, – предположила одна пансионерка.

– В водолечебнице, – заявила другая.

– В общественном туалете, – промямлил лысый старичок в первом ряду.

– О чем ты говоришь, Морис, это ничего не значит. Все и так поняли, что в туалете, но общественные туалеты есть везде. Нам интересно, где находится этот.

– В театре! – возбудился Андре. – Эта старушка убирает туалет в театре.

– Почему же старушка, Деде?

– Морисетта права. С чего ты взял, что это старушка, Андре, скажи, пожалуйста? – рявкнула та же фурия, что в прошлый раз; видимо, ей всегда доставляло удовольствие изливать свою желчь на голову славного Деде.