Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов

Конечно, я не буду пытаться описать, что произошло между Джульеттой и мной в эту ночь. Точно то, что произошло, будет знать только Луна. И, конечно, мы с Джульеттой будем знать и помнить, что произошло.

После короткого сна я обращаюсь к Джульетте:

– Могу я поделиться с тобой кое-чем, чем я не могу поделиться ни с кем другим?

– Я думала, что ты только что это сделал! – она смеётся, как счастливый длиннохвостый попугай.

– Пожалуйста, это серьёзно, доктор Пуччини!

– Давай! – говорит она, и звучит это так, будто бы она сказала: «Сейчас? Здесь, Пируз?»

Тем не менее она внимательно слушает. Я признаюсь в своих тайных кошмарах и рассказываю суть того, что раньше от неё скрывал. Я рассказываю ей о своей теперь ежедневной рутине обнюхивания всего для проверки, не ухудшается ли у меня обоняние. Она хмурит брови, и они напоминают узел на верёвке, которой привязана жалкая скрипучая лодка. Тогда я рассказываю ей про случающиеся временами метаморфозы из всё обнюхивающего кота в белку, которая прячет орехи, а потом пытается найти.

– Пожалуйста, не смейся надо мной, Джульетта!

– Я не смеюсь, Пируз, хотя на самом деле всё это кажется глупостью.

– Ну, я прячу грецкие орехи по всему дому, а через пару дней пытаюсь их найти, чтобы проверить свою кратковременную память.

– О, моя милая персидская белка, страдающая паранойей! Может, мне следует оставить тебя в своём убежище с Попугаями! Ты сможешь поладить с котом и птицей без нервных и душевных потрясений?

– Ты говорила, что не будешь надо мной смеяться.

– Я не смеюсь, Пируз-джан. Но расскажи мне о результатах этого твоего великого эксперимента.

– Я не уверен, что нашёл все орехи. Но я нашёл свои потерянные носки!

– Ну вот. Этого не смогла бы сделать даже самая умная белка. Но не начинай пробовать всё на вкус, как делают маленькие дети, Пируз. Пусть будут кот, попугай, белка. Но не надо превращаться в ребёнка!

– Скажи мне, Джульетта, со мной всё в порядке?

Теперь Джульетта крепко спит, как ребёнок. Я не сплю, как колибри, и думаю – в отличие от колибри. После занятий любовью, после исполнения желания и достижения высшей точки, будь то эротически, романтически, когнитивно или духовно, я снова один, как если бы я был пустым сосудом, который никуда не идёт. Так что теперь я страстно желаю ещё одну тайну для исполнения другого желания. Я никогда не хочу чувствовать, что достиг высшей точки счастья в своей жизни! Сможет ли счастье когда-то превзойти то, что было сегодня ночью? Именно поэтому я хочу, чтобы это была моя последняя ночь. Я просто интеллектуальный ворчун! И я могу быть очень неблагодарным, даже жадным. Меня следует посадить в тюрьму, если я когда-нибудь ещё буду жаловаться после сегодняшней ночи.

Я должен всё узнать про эту красивую итальянскую богиню, эту Джульетту, мою Джульетту. Она – море тайн, которое пытается принести мне удовольствие, волна за волной.

– Джульетта, я умру за тебя, – шепчу я ей в ухо, но так, чтобы её не разбудить.

Я жалуюсь на то, что я профессор. Но в этой работе есть одна хорошая вещь – постоянная штатная должность. Это привязывает к Университету так, как зубы мудрости корнями зацепляются за челюсть. Если у вас есть постоянная штатная должность, то вас сложно выгнать с работы, независимо от того, сколько проблем вы создаёте. Но тем не менее начальство, коллеги и студенты могут здорово портить вам жизнь. Если профессор не соглашается с их правдой, то они считают его или её плохим преподавателем. Коллеги могут сделать то же самое, а политкорректность – это последнее звено идеологического поводка, закрученного вокруг интеллектуальной шеи профессора.

Я преподаю по вторникам и четвергам. Так что в другие дни я свободен читать и писать, или болтать со студентами, а также подолгу обедать с друзьями. Именно поэтому я насвистываю, выходя из кабинета, чтобы направиться в ресторан «У Леонардо» и пообедать вместе с доктором Рутковским и доктором Х. Конечно, Джульетту тоже пригласили, но она отказалась, заявив:

– Это у мальчиков выходной. А девочке надо навёрстывать то, что вы, мальчики, уже успели сделать – свою карьеру.

Рутковский и доктор Х – звёзды в своих областях. И хотя я заработал определённую репутацию в общественных науках, когда дело касается неврологии, я признаю, что я в лучшем случае – оппортунист или эксцентрик. Светит солнце, и я позволяю своему разуму бродить так, как ему хочется. Я иду по университетскому городку, насвистывая, я польщён этим приглашением. Это честь для меня.

Я иду по неровной дорожке по направлению к ресторану «У Леонардо», и моё счастье начинает то подворачивать ногу, то поскальзываться. Я задумываюсь, почему они добры ко мне – потому что подозревают у меня болезнь Альцгеймера?

Поразительно, как рушится уверенность человека в себе по мере того, как начинает атрофироваться самоидентификация, даже если ваше предположение об этом ложно. Поразительно, как индустрии США, производящие ложь и незнание , смогли зародить сомнения о вреде сигарет, обоснованности глобального потепления или вреде лекарств для снижения веса. Я уверен, что это не только проблема США. Но я живу здесь. Я задумываюсь, сколько лжи живёт у меня в голове. Как мне узнать, не являюсь ли я жертвой алетофобии , болезни, главными симптомами которой являются лицемерие и ложь?

Когда я открываю тяжёлую красную дверь и захожу внутрь, то вижу в затемнённом холле доктора Х и доктора Рутковского. Они держат в руках бокалы с вином и о чём-то разговаривают. Они приветствуют меня, жмут руку и дружески хлопают по спине. Сам Леонардо ведёт нас к нашему столику. Это лучшее место, прямо перед камином, где большую часть года горит огонь, независимо от того, что на улице, дождь или солнце. Я задумываюсь, сколько деревьев уже сожрал этот камин.

Официант машет картой вин перед нашими носами. Рутковский отмахивается от неё.

– Сегодня нас скорее интересует количество, а не качество. Принесите две бутылки красного, которое в вашем ресторане подают в розлив. Этого достаточно.

Мы пьём уже по второму бокалу, когда официант приходит, чтобы принять заказ. Рутковский подносит меню близко к глазам, затем отводит руку подальше, пытаясь сфокусироваться. Наконец он с отвращением бросает его на стол. Слышен глухой звук удара.

– При здешнем свете хорошо скрывать морщины, но для чтения он никак не подходит. Даже со своими толстыми линзами, сидящими на моём большом носу, я не могу прочесть это чёртово меню. Я – уже жертва старческой дальнозоркости – я признаю это, чёрт побери! Я хочу спагетти с тефтелями, и проследите, чтобы они были лучше видны на тарелке, чем текст в меню!