Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов

Теперь я чувствую себя преданным, я разочарован, обозлён и беспомощен. Я воспринимаю уведомление об отмене моего курса как смертный приговор. Убит не просто мой курс, убита академическая свобода. Я чувствую, что сжался до умирающего нуля и потерян в космосе.

Бизнес финансирует учёных для продвижения лекарств, продуктов питания и источников энергии через ненадёжные или не обоснованные исследования. Это криминал, хотя это законно. Тех, кто обсуждает неортодоксальность, заставляют страдать, а те, кто идёт на компромисс, чтобы получить штатную должность и продвинуться, сами страдают от чувства вины. Упуская жизненно важные новости и представляя маленькую ложь, нанятые рты искажают реальность на телевидении. Если мы потрясём головами, то услышим ужасающие звуки лжи, сталкивающейся с ложью внутри! О, какой уродливый мир, музыка смерти!

Я сбежал из Ирана ради свободы; теперь я должен заниматься самоцензурой. Если я не буду заниматься самоцензурой, то получу сильный психологический удар и превращусь в бродячую собаку, лающую с акцентом.

И это ещё не всё. Пару дней назад я пытался продиктовать рецепт сыну по телефону. Я не мог вспомнить слова «куркума» и «петрушка» на английском языке. У меня даже возникли сложности с вспоминанием «сельдерея». Я так расстроился, что повесил трубку и заорал, как сумасшедший:

– Убей меня, Альцгеймер, прямо сейчас, чтобы я тебя так не боялся!

Тем временем я должен ждать приёма, назначенного доктором Рутковским. Я не знаю, хочу ли я, чтобы время бежало быстрее или чтобы замедлилось, или просто остановилось.

Внезапно я думаю о Джульетте и представляю её в своих объятиях. Я мгновенно начинаю чувствовать себя лучше. Джульетта – это чудесное лекарство. Когда я вместе с Джульеттой, боязнь болезни Альцгеймера улетает из меня, как вампиры сбегают от солнца. Я надеюсь, что Джульетта вытащит меня из уныния и избавит от страха. О, Джульетта!

Она приезжает ровно в семь. Я запираю за ней дверь.

– На тот случай если ты попробуешь сбежать.

– Этот один маленький замок меня не остановит, – говорит она, целуя меня в щёку.

– Я выкопаю ров и запущу туда аллигаторов, – говорю я и вижу, как Джульетта улыбается.

Джульетта привезла два больших пакета. Я ставлю их на стол и провожу для неё экскурсию. Мой дом – это на самом деле что-то, независимо от того, что я сам это говорю. Я купил его, когда перебрался из Нью-Йорка в Огайо. Он стоит на склоне возвышенности в окружении клёнов. Потолок на высоте второго этажа, большая часть наружных стен – стеклянные. Предполагаю, что своим любопытным соседям я кажусь рыбой, попавшей в ловушку в аквариуме, пусть не золотой рыбкой, а бурой. Но я внутри своего стеклянного дома свободен, я – гордый павлин, окружённый природой. По крайней мере, я так себя чувствовал перед тем, как у меня стали выпадать перья. Последней я показываю Джульетте кухню.

– Что ты принесла на ужин? – спрашиваю я.

– Ты сегодня голоден, Пируз-джан?

– Я весь день пытался нагулять аппетит.

Она берёт пакеты и направляется в ванную, которая находится на втором этаже.

– Пошли со мной, – зовёт она.

Я заинтригован. Я также доволен, что извёл там целую бутылку Comet. Первым делом Джульетта выставляет свечки вдоль моей ванны. Она привезла высокие свечи, маленькие и толстые свечи и совсем крошечные, сидящие в подставочках, типа таких, какие можно увидеть в церкви. Она пускает воду и бросает в неё ароматные хлопья, которые мгновенно превращаются в пену.

– Включи музыку, Пируз-джан. И возвращайся обнажённым.

Я выпрыгиваю из ванной, как газель. Внизу, в кабинете, я судорожно просматриваю компакт-диски, словно ищу выигрышный билет в лотерее. Я выбираю «Литургическую симфонию» Онеггера [34], это современная вещь.

Я слушал классическую музыку с детства. Я знаю многие дюжины вещей наизусть. Целые симфонии от начала до конца. Я насвистываю их сам себе и сам дирижирую, машу руками, словно дирижёр, – когда никто не смотрит. Эта вещь Онеггера – одна из моих любимых в последнее время. Он написал её во время мрака и ярости Второй мировой войны, чтобы выразить реакцию современного человека на варварство, глупость, безумие и притеснения, которые охватили человечество и от которых страдало человечество. Там три части: «День гнева», «Я кричал из глубины», «Дайте нам мир». Странно, что я выбрал симфонию о войне как серенаду для ночи любви. Но эта музыка – также и музыка победы истины и любви. Так что она в некотором роде подходит.

Я ставлю компакт-диск и повышаю громкость. Я отдаю приказ своему проигрывателю повторять эту музыку бесконечно и спешу наверх. По пути я сбрасываю одежду, оставляя её, как след из хлебных крошек, который поможет мне найти путь назад на землю после ночи на небесах. Я захожу в ванную, как я заходил в мир, обнажённый и готовый ко всему.

Аджаб чизи! (Удивительно! Какой сюрприз!) Джульетта превратила мою ванную в грот сладострастия. Золотистый свет свечей наполняет каждую мою пору. Вздымающаяся пена блестит, как миллион крошечных бриллиантов. Я чувствую запах розы и лимона. Я вижу миску с клубникой, политой шоколадом. Я вижу манго, финики и хурму. Я вижу бокалы с шампанским. Я ступаю в ванну и погружаюсь в пену. Джульетта ловит меня ногами, словно набрасывает лассо.

Час спустя мы всё ещё в ванне. Вода уже не такая горячая, как раньше, но симфония Онеггера продолжает звучать, а свечи продолжают гореть. Джульетта лежит у меня в объятиях и ест последнюю ягоду клубники.

– Ты не был таким голодным, как обычно, – говорит она.

– Не говори так. Я был достаточно голоден. И всё ещё голоден.

Она соскальзывает в воду, так что видно только одно её лицо. Она неотрывно смотрит на моё лицо.

– Ты ни за что на меня не сердишься?

– Послушай внимательно, Джульетта-джан. Я без ума от тебя, но на тебя не сержусь. – Затем я признаюсь ей: – На самом деле я немного сержусь на себя. Я провёл весь день, занимаясь уборкой. Я весь день носился, как цыплёнок с отрубленной головой, и смотрел новости по Си-Эн-Эн. Каждые полчаса я видел одни и те же плохие новости из Ирака. Кадры с взрывающимися бомбами. Кадры с окровавленными людьми, которые бегут по улицам. Матери плачут над своими мёртвыми детьми. Дети кричат над растерзанными телами матерей. Даже наши друзья в Европе выходят на демонстрации против нашей войны. Некоторые призывают судить нашего президента за преступления против человечества.

Джульетта принимает сидячее положение и склоняется ко мне. Она прижимает моё лицо к своей мокрой груди.

– А почему ты не выключил телевизор, глупый перс?

– Потому что я чувствую себя так, словно поворачиваюсь спиной к тем, кто страдает.

– Война в Ираке – не твоя вина.