Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов

Я крепко прижимаю её к себе и спрашиваю:

– Откуда у тебя такие перепады настроения, Джульетта?

– Подхватила инфекцию от твоих перепадов!

Мы медленно танцуем, а потом немного быстрее, чувствуя, что прикосновения наших скользких тел ведут к опьяняющему приятному возбуждению. Мы полностью теряемся в нашем наслаждении и удовольствии. Да, мы обнажены, да, мы получаем наслаждение! Мы танцуем, как два влюблённых лебедя в полёте. Мы немного замедляем темп, пока не соскальзываем в мою постель, пока не начинаем танцевать танго любви в постели, потерянные в космическом море.

Когда наш долгий поцелуй, которым мы желаем друг другу спокойной ночи, заканчивается, Джульетта резко отпускает меня и бежит к своей машине со словами:

– Я забыла подарок!

Она бежит назад с книгой.

– Никакой подарочной упаковки и никакого чувства вины у любовников, – говорит она.

Я читаю название – «Случайно получившийся зелёный» Роба Левандоского. Я повторяю, как робот:

– Спасибо, спасибо, спасибо, Джульетта.

– Помнишь, как я тебе про неё говорила? – спрашивает она.

– О, да, – киваю я и задумываюсь, почему Роб сразу же не сообщил мне о её публикации.

– Не благодари меня, Пируз, пока не прочитаешь, что там написано. – До того, как я успеваю ответить, она продолжает: – Я тебе уже об этом рассказывала. Ты – герой этого романа; там твоё имя, твой акцент, твой берет, то, что ты – профессор, то, что ты злишься на всё, включая слишком большое количество снега, слишком малое количество солнца и тех, кто несёт чушь по телевизору! Я прочитала восторженный отзыв об этой книге в воскресном выпуске «Нью-Йорк Таймс», в книжном разделе. Если не ошибаюсь, я тебе об этом не так давно рассказывала.

Я в шоке и мямлю:

– Я знаю этого парня, этого Роба Левандоского; я думал, что он шутит, когда он спрашивал меня, можно ли ему использовать мой образ в качестве героя следующей книги. Это было довольно давно. – Я теперь на самом деле сильно обеспокоен и спрашиваю: – Там все мои недостатки?

– Книга недостаточно толстая для этого, Пируз! – она смеётся. – Там есть и кое-какие твои достоинства. Я в голос смеялась, когда читала, как ты разражаешься тирадами в «Случайно получившемся зелёном» – точно так, как я уже слышала в наши лучшие вечера!

Я целую книгу и говорю:

– Ты чуть не забыла про подарок мне, Джульетта. Я надеюсь, что моя рассеянность не заразна. О, Боже, как я люблю тебя, Джульетта.

– Очевидно, недостаточно, чтобы избавить меня от своих тирад.

– Никто не станет меня слушать, как это делаешь ты, Джульетта!

Мы снова целуемся на прощание и снова так, словно я собираюсь вот-вот отправиться в космос. Мы оба чувствуем приятное возбуждение и не можем оторваться друг от друга, когда я провожаю её к машине.

Мне хорошо, но я сожалею, что столько болтал. Когда принимаешь у себя любимую, нужно вести себя по-другому. Я восхищаюсь терпением и сочувствием Джульетты. Меня не волнует, что она со мной не соглашается. Я сам с собой всё время не соглашаюсь! Теперь я должен беспокоиться о том, что слишком много беспокоюсь. Я знаю, что Джульетта говорила на полном серьёзе, когда поясняла, что высокое давление, диабет и другие болезни связаны со стрессом.

Мне следовало позволить ей тоже рассказать о своей жизни. Чёрт побери! Я чувствую себя таким виноватым. Я просил её остаться на ночь, но завтра рабочий день. Ей требуется, по крайней мере, несколько часов сна. И ей меня более, чем достаточно на один вечер, как она сказала. Очень хорошо, что мы говорим откровенно. Когда габаритные огни её машины исчезают в конце улицы, я отправляюсь прямо в постель, на кучу подушек и спутанные простыни. Джульетта также сказала, что ей повезло преподавать «не такую популярную неврологию», при этом легче избегать недозволенных вопросов политической экономии! Но я преподаю политическую экономию с ядовитыми ощетинившимися червями, ворочающимися в ней. Они кусают меня и других типа меня, которые не укладываются в коробку академической свободы!

Моя проблема заключается в следующем. У меня есть сильное желание, которое безжалостно и непрерывно побуждает меня кричать на себя самого, чтобы я проснулся, кричать на других, чтобы они проснулись, кричать на историю, чтобы она проснулась, и очень громко кричать на Бога, если Он есть, чтобы Он тоже проснулся. Теперь все могут громко надо мной смеяться – мною-ничто!

Я злюсь. У меня забрали мой любимый курс – больше нет кафедры, с которой я мог бы кричать, больше нет аудитории, к которой обращаться. И это сделало не правительство. Но я всё равно буду свистеть в свисток, пусть и сломанный, с разбитым сердцем и разбитым будущим. Это моя личность, это я, просто невесомое программное обеспечение, которое установлено внутри меня. Это звучит очень странно? Бедная Джульетта и бедный я, мы – жертвы меня! Мой разум блуждает, как голодная белка, которая ищет грецкий орех, который в прошлом году где-то спрятала.

Если я приму систему, то потеряю себя, но если я не принимаю систему, я теряю многое другое. Да пусть будут прокляты варианты выбора, которые есть у меня! Где забытье? Могу ли я там спрятаться? Я представляю огромную металлическую статую Достоевского перед гигантской библиотекой имени Ленина в Москве. Кажется, что он смотрит за пределы всего сущего своими металлическими глазами.

– Какие у меня варианты выбора на существование, великий учитель? – спрашиваю я у него.

Я знаю, что на протяжении истории мыслители, художники, священнослужители, учёные испытали на себя ужасающее отношение властей и простых людей за то, что говорили то, что думали. Почему я ожидаю, что ко мне будут относиться по-другому? Как эгоистично с моей стороны! Да, в наше время к диссидентам относятся менее сурово. Поэтому мне следует чувствовать себя счастливым, жить здесь и сейчас.

Я делю людей на две группы: думающие люди, которые требуют доказательств перед тем, как поверить, и верящие люди, которые верят без доказательств или верят в чудеса. Есть много доверчивых людей, которые придерживаются многочисленных вероисповеданий! Некоторые – вероголики : они хотят всех обратить в свою веру.

А некоторые мыслители – мыслеголики : они думают, что их мышление – это ворота ко всему известному, ко всему, что можно знать. Достаточно странно то, что некоторые думающие также верят в какие-то вещи – не связанные с религией – без доказательств, словно они – верящие второго типа, в то время как некоторые верящие требуют доказательств вещей, не связанных с религией, словно они – думающие второго типа . Как такая нерациональность могла произойти с гомо сапиенсами? Вопросы накатывают на меня волна за волной, словно приходят из озабоченного или поставленного в тупик океана.