Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов

Со своей стороны я не сделал ничего плохого, но мой мир внезапно перевернулся с ног на голову и ещё навалился на меня сверху. Я чувствую груз всех печалей, которые давят на меня. Я встаю и вращаюсь, и вращаюсь, как галактика по спирали вокруг чёрной дыры в центре. Да, я вращаюсь и вращаюсь вокруг своей дилеммы, не поддающейся точному определению, словно она проглотит меня целиком, как чёрная дыра. Я отбрасываю эту мысль, но она возвращается назад, как игрушка-чёртик на ниточке, привязанный к моим нейронам и синапсам.

Я пытаюсь ни на что не обращать внимания. Позволить пустоте стать центром моего внимания. Увести за собой своё беспокойство. Я вращаюсь и вращаюсь, пытаясь убрать таким образом свою боль. Я пытаюсь слушать только тишину, тишину пространства. Я держу душу в руках и скольжу сквозь закрытую дверь спокойствия – внутреннего спокойствия – в сад восторга. Я вращаюсь и вращаюсь. Мой дух воплощает спокойствие, а спокойствие воплощает мой дух. Я становлюсь свободным от страданий. Как прекрасно! Время держит моё спокойствие и улетает со сцены. Я вращаюсь и вращаюсь.

Как монах-дервиш, я вращаюсь на месте. Как буддийское колесо жизни, я вращаюсь. Я кружу, как ветра над Голгофой. Я кручусь, как блендеры, компакт-диски и карусели, придуманные атеистической наукой. Я верчусь и верчусь, пока не остановлю Землю и Солнце, и все звёзды во Вселенной, чтобы они прекратили вращаться.

Когда я верчусь вокруг своей оси, кружится и мой разум. Я задумываюсь уже неизвестно в какой раз; а Бытиё – это дисциплинированный, предсказуемый робот или беззаботный, не уверенный ни в чём пьяница? Но нерешительность пьяного может быть неслучайной! Что-то случайно? Все случайно? Если ничто не случайно, то все предопределено? Если так, то Большой Взрыв, старейшая причина, отвечает за мой инцест? И теперь бытиё чувствует себя виновным в этом и находится в агонии из-за меня? Почему бытиё не бросит эту агонию на гору, которая может её вынести? Почему на меня, падающего под её весом? А у бытия есть разум, это разумная целеустремлённая сущность? А наши жизни являются наночастицами этой непостижимой вселенской цели? Если так, как моё трудное положение встраивается в этот грандиозный план бытия?

Когда я верчусь вокруг своей оси, кружится и мой разум. Мёртвые вопросы у меня в мозге сами собой воскрешаются снова и снова и умирают снова и снова, жадно желая получить ответы. Разум – это кладбище неотвеченных вопросов. Моя боль так любопытна. Моё любопытство так болезненно.

Когда я верчусь вокруг своей оси, кружится и мой разум. У меня есть органы чувств, но ничто не имеет для меня смысла. Теперь для меня не имеет смысла ни то, во что я верю, ни то, во что я не верю. Я чувствую себя человеком разумным, но я сделан из неразумной материи. Кто или что делает за меня выбор, если не я сам? И что такое «я»? И это «я» задаёт мне этот вопрос, или это бытиё задаёт себе вопрос через меня?

Я, Пируз, – это единство противоположностей? Свободный, но не свободный? Делающий выбор, но не выбирающий? Это смехотворно!

– Незнание, уйди! Оставь человечество в покое! – кричу я.

Когда я верчусь вокруг своей оси, кружится и мой разум. Я приму обстоятельства моих обстоятельств. Я буду пытаться и пытаться. Да, мир никогда не отдыхает. Я принимаю, что он вращается лучше меня. Дольше меня. Я ожидаю другие неожиданности. Я принимаю, что должен жить без чёткого направления или пункта назначения, и никакой супергуру или суперэго, или Бог, или любое божество мне не помогут.

Реальность не даёт мне заснуть, или погружает меня в сон, бросает вызов моему выбору и наполняет меня тем, что у неё есть, или я представляю, что всё это у неё есть. Единственный способ победить реальность – это дать реальности победить – вращаться и вращаться.

– О, как ты можешь это говорить, Пируз? – я удивляю сам себя. Я останавливаюсь у зеркала и спрашиваю себя: – Пируз, как ты можешь себе противоречить, так часто, без колебаний?

А теперь я думаю следующее: «Хотя я никак не могу поверить или почувствовать, что у меня нет свободы воли, мой разум подсказывает мне, что на самом глубоком физическом уровне не может быть никакой свободы воли. Да, на самом глубоком уровне мы – физические. И я – просто часть Вселенной, которая вечно разбирает себя на части».

Я пытаюсь избежать ужасного образа или мысли, не говоря уже о факте, что я могу потерять Джульетту, любовь моей жизни, любовь из всех моих любовей?

Чтобы избежать дурных предчувствий и мыслей, я пытаюсь скрыться в своей постели, словно это убежище. Я теперь знаю не больше про Джульетту и себя, чем знал до того, как навестил Элизабет. Но у меня меньше надежды, чем было когда-либо. Таким образом, мои новые страхи пронзают меня ядовитыми стрелами. Что мне теперь делать? Как мне выяснить правду? Ответы убегают от меня, словно у меня чума. Я должен настоять, чтобы Джульетта согласилась на ДНК-тест на отцовство.

Эта мысль об инцесте так меня завела, что я забываю, что теряю Джульетту. Я задумываюсь, что тяжелее для разума: страх потерять её или страх инцеста. Или страх потери памяти, который является страхом потери того, кто я есть!

Я чувствую приступ голода и вскоре оказываюсь в кухне, поглощаю сыр фета, питу, грецкие орехи и виноград, как во время конкурсов, где побеждает или тот, кто больше съест, или тот, кто быстрее съест. Я большими глотками выпиваю стакан воды и бегу наверх в кровать. Я прячусь под голубой простынёй.

Вскоре я оказываюсь огромной белкой высоко в небе, я качаюсь в воздухе, как воздушный змей, попавший в сильнейший шторм. Безликий негодяй из «Звёздных войн», Дарт Вейдр, стоит на земле и держит верёвку воздушного змея, которая обвязана вокруг моей шеи. Очевидно, произошла реинкарнация, и я оказался летающей белкой в наказание за инцест.

– Ты обречён, Пируз! – громоподобно звучит голос Дарта Вейдра.

Джульетта, доктор Х и группа пожарных пытаются давать мне указания. Но их сдерживают эти белые роботы, которыми Дарт Вейдр командует в кино. Я не могу различить, что они говорят. Моё беспокойство горит огнём. Меня бросает из стороны в сторону, когда громоподобно звучит смех Дарта Вейдра. Невидимый ветер, который удерживает меня наверху, и невидимый ангел смерти кивают друг друга за занавесом времени. Я чувствую, как верёвка затягивается вокруг моей шеи, врезаясь в плоть. Меня вешают, но я не повешен. Я отчаянно глотаю воздух и размахиваю лапами, как тонущий пловец. Внезапно Дарт Вейдр отпускает верёвку. Ветер отбрасывает меня в густой беспокойный туман. Я кричу от ужаса.

Необъяснимым образом я теперь оказываюсь в самолёте, который круто пикирует, сидят в нём не только белки, но и еноты и опоссумы, и все люди мира. На борту также Мать Природа. Она сидит впереди, в первом классе, и пилит брёвна на гробы. Я слышу хор воплей, из криков получается густая паутина. Все кричат: «Боже! Боже!», как будто это звучат многочисленные инструменты в финальном крещендо симфонии смерти. Долгое время туман не позволяет нам увидеть, где мы рухнем, или знать, когда произойдёт авиакатастрофа. Затем, как раз перед тем, как мы должны погибнуть, туман внезапно рассеивается, и мы можем взглянуть на нашу общую могилу – весь мир. Даже в забитом, круто пикирующем самолёте мне в голову приходит эта ужасная мысль: «Сознание на Земле погружается в вечное забытье».