Мартина Мэдден - Ануш. Обрученные судьбой

Элиас Риггс подолгу не отвечает на мои письма, а его ответ всегда один и тот же: мы должны попытаться обойтись без изолятора.

Теперь, когда мы открыли больницу, задача приносить доход как никогда актуальна, тем более что у нас появился первый сотрудник – Манон Жирардо, сестра-хозяйка и главная медсестра (на самом деле единственная медсестра).

Она прибыла к нам из Трапезунда однажды утром. Это довольно крупная дама, так что стало весьма затруднительно выходить через дверной проем.

Манон из французских ливанцев и приехала в Константинополь вместе с семьей матери.

Примерно такого же роста, что и я, с телосложением и силой кузнеца, это весьма импозантная дама, мгновенно внушающая уважение.

Пол сказал мне, что она ищет место и ранее работала с ним в городской больнице Трапезунда операционной сестрой.

Я знаю, Пол ее высоко ценит, но мне интересно, почему она захотела работать в маленькой, бог знает где расположенной, плохо оснащенной больнице, да еще и отвратительно финансируемой?

Вчера я был у губернатора и вырывал ему зуб. Во время визита упомянул о нашей Манон. Он многозначительно ухмыльнулся и сказал, что имел место некий инцидент.

– Шкандаль… – произнес он с французским акцентом.

Я начал было выпытывать детали, но он больше ничего не сказал. Пол точно что-то знает, но ему явно неловко об этом говорить, так что я больше не настаивал.

Но все же я решил провести собеседование с Манон, прежде чем принять ее на работу, и после него у меня не осталось ни капли сомнения, кто здесь будет главным.

– Я управляю больницей, и весь персонал будет мне подотчетен. Вам сообщат, только если будут проблемы! – безапелляционно заявила она.

– Ну, вообще-то я…

– Мы вместе будем подбирать сотрудников, и вы должны заручиться моим согласием, прежде чем нанимать кого-либо!

– Я еще пока не решил…

– Alors! [9]График дежурств составляется в начале недели, и если в него будут вноситься изменения, сообщайте мне.

– Ясно.

– Зарплата выдается мне каждый четверг и в полном объеме перед шестинедельным отпуском для поездки во Францию.

– Шесть недель!

– Только в этом случае я буду работать каждый день с одним выходным – пятницей!

Я решил не сообщать ей, что, кроме меня и Хетти, другого персонала нет, и нанял ее на работу немедленно!

Оказалось, Манон – именно тот человек, в котором так нуждалась больница. Она молчалива и иногда бесцеремонна на грани грубости, но лучшего управляющего я не могу и представить.

Все отделения работают как часы, и, что самое удивительное, она умеет приструнить самых трудных пациентов. Даже черкесы тушуются перед этой внушительной дамой.

Благодаря Манон у меня теперь появилось время для моих позабытых исследований, а Хетти вновь открыла школу, закрытую со времени отъезда Джейн Кент.

Как выяснилось, Манон имеет вполне определенное мнение об этой стране, и она вовсе не стесняется его высказывать.

Хетти недавно рассказала ей о том, что увеличилось число вызовов к пациентам, живущим далеко и страдающим от чрезмерной потливости ног. Они платили по золотой лире за каждый час хода каравана, и все это поступало в казну больницы. Манон была чрезвычайно удивлена и сказала, что в горах полно бандитов, которые только и ждут, чтобы ограбить меня и перерезать мне глотку.

Я не думаю, что она оценила то, как эти люди приняли меня, в том числе и бандиты, и понимала, что я в полной безопасности. На самом деле я всегда предвкушаю выезды по этим вызовам, это весьма разнообразит мой каждодневный распорядок, да и с Махмудом Агой, всегда сопровождающим меня, я чувствую себя в этой стране как дома.

Несколько дней назад за ужином снова возник этот вопрос.

– Не обманывайте себя, доктор Стюарт. Вам может нравиться эта страна, и вы ей можете нравиться, но она никогда не станет вашим домом. И глупо быть сентиментальным, – заявила Манон.

– Я совершенно не сентиментален, – ответил я. – Вы забываете, что ваш и мой опыт несколько различны, в первую очередь потому, что вы женщина.

– Эта деревня отнюдь не рай земной, доктор Стюарт. Вы считаете, вас приняли здесь? Non! Вы всегда будете неверным в этой стране, иностранцем и приверженцем другой религии! Для турок вы останетесь таковым навсегда!

– Мои дети не знают другой родины, кроме этой! – запротестовал я. – А как же они? Вы считаете, что Америка их родина? Страна, которую они никогда не видели?

– Для детей миссионеров это правило не вполне применимо. Вам не понравится эта мысль, но ваши дети не будут чувствовать себя своими ни здесь, ни в Америке. Pas de problème [10], они еще слишком малы. Они приспособятся. Но вы, доктор Стюарт, должны быть аккуратнее.

Я сказал ей, что, очевидно, отношение турок к женщинам сделало Манон несколько предубежденной, и тогда дама решила сменить тактику.

– Для Джейн Кент деревня стала домом, – заявила она, глядя на меня поверх бокала.

– Да, и тем не менее она не осталась здесь. А мы, напротив, не собираемся никуда уезжать.

– Джейн и Пол были любовниками. Вы знаете об этом?

Хетти сказала, что мы догадывались. Манон решила посвятить нас во все страстные, а то и душераздирающие подробности этого романа.

– Так что, Джейн уехала, потому что об их романе стало известно? – спросил я.

– Известно? Нет, на Джейн напали, ее сильно избили и еще… нанесли ужасное оскорбление.

Я был сильно шокирован. Шокирующим была не только сама история, но и полные слез глаза моей всегда такой флегматичной медсестры.

– Джейн никого не хотела видеть. Ни меня, ни друзей. С Полом встретилась раз или два…

– Бедный Пол! – вздохнула Хетти и посмотрела на улицу через окно столовой, будто он стоял там возле смоковницы. – И бедная Джейн! Но вы говорите, что тот мужчина напал на нее, потому что знал про их роман?

– Конечно нет! Он просто был злым! Un criminel! [11]В этой стране, чтобы доказать, что совершено преступление, необходимы два свидетеля – двое мужчин. А свидетелей не было! Alors, le crime n’existe pas! [12]

Я вспомнил тот тоскливый взгляд Пола, когда мы открывали больницу. А может, это была не тоска по моей жене, а оплакивание другой женщины?

Парзик стояла в лесу, спрятавшись за деревьями, и поджидала Ануш.

– Я здесь!

– А я как раз шла к тебе, – сказала Ануш. – Все только и говорят о девичнике!

Парзик улыбнулась:

– Жаль, что это нельзя повторить! Но, по крайней мере, платье готово!

– Хорошо, что твоя мать разрешила Хават подшивать подол.

– Мне пришлось доделывать за нее.

– Хават была счастлива.

Парзик взяла ее под руку, и они пошли по тропинке, вьющейся между деревьями.

– Уже через неделю я буду невестой!

– Мне придется называть тебя госпожа Акинян!