Кевин Алан Милн - Рождественский мешок

Через несколько минут доктор Рингл оставил двух мальчишек в палате, выкатился в коридор и повел меня к двери, видневшейся немного дальше по коридору. По сравнению с другими эта дверь выглядела совсем буднично. Единственным цветовым пятном на ней была табличка с именем «Катрина Барлоу, 9 лет», под которой была приколота кнопкой бумажка с надписью восковым мелком: «О. Д. С. – 12/79».

Доктор Рингл постучал в дверь несколько раз, кашлянул и сказал:

– Катрина? Хо, хо, хо. Я Санта-Клаус. Можно мне войти? Я привел с собой эльфа.

– Нет, доктор Рингл! Нельзя! – прокричал из-за двери девчачий голос. – Я не хочу никого видеть.

– Но Кат. Это всего лишь я и мой эльф. Мы зайдем на минутку. – Ответа не последовало. Несколько мгновений за дверью не было слышно ни звука. Потом до нас долетел тихий шорох, раздалось негромкое шарканье, что-то скрипнуло. Доктор Рингл улыбнулся.

– Она готовится к встрече с нами! – шепнул он мне. – Кажется, она сейчас нас позовет.

– Я слышала ваши слова, доктор Рингл! Почему вы решили, что я позволю вам войти?

– Видишь ли… Просто будет ужасная трагедия, если ты не познакомишься с моим эльфом. Знаешь, на него стоит посмотреть. – Доктор Рингл улыбался. За дверью снова все стихло. Она затаилась. Мы ждали.

– Ну ладно, – услышали мы наконец. – Заходите – но только на одну-единственную минутку.

Доктор Рингл повернул круглую дверную ручку, медленно отворил тяжелую дверь и въехал в палату на своей сверкающей огоньками «повозке». Я плелся за ним, не зная, чего и ждать. В палате было полутемно, лишь в углу возле койки горела неяркая настольная лампа.

Тени погрузили в глубокую меланхолию эту маленькую палату, и в ней не было абсолютно никакого праздничного убранства. Ни веночков рождественских на стенах, ни огоньков гирлянд на спинке кровати, ни ленточек или веточки падуба под потолком, ни нарядной елочки на подоконнике… Вообще ничего, что напоминало бы о скором празднике Рождества.

По контрасту с такой аскетической обстановкой сама Катрина представляла собой незабываемое зрелище. Ее руки и тело были обмотаны туалетной бумагой, что придавало ей сходство с мумией. Из-под бумаги виднелись кое-где полоски ярко-красной пижамы. Единственной частью ее тела, не скрытой под туалетной бумагой, была голова, но и на ней был белый бумажный мешок с прорезанными дырами для рта и глаз. Я видел, как глаза девочки внимательно разглядывали меня и каждую деталь моего красочного наряда.

– Привет, Катрина! Сегодня ты выглядишь очень мило, – добродушно сказал доктор Рингл, подходя к ней. Резиновые шины на его инвалидном кресле скрипнули и остановились. – Как ты себя чувствуешь?

Я уверен, что Катрина слышала его слова, но она ничего не ответила и лишь продолжала меня разглядывать. Прошло время, прежде чем она заговорила, так и не ответив на вопрос доктора Рингла.

– Сколько же тебе заплатили, чтобы ты надел все это? – спросила она. Я не понял, шутит она или говорит серьезно, но мне захотелось, чтобы это была шутка.

– Хм… ничего, – сдержанно ответил я. – А ты? Почему ты обмотана туалетной бумагой? Скоро ведь Рождество, не Хеллоуин, ты ничего не напутала?

– Значит, ты просто не можешь сказать мне правду! А я… – Она хмыкнула. – Я хотела нарядиться рождественским леденцом. – В ее голосе звучало разочарование. Бумажный мешок, закрывавший ей голову, сбился набок. – Ох, ладно, затея получилась глупая. Только мне не хотелось оказаться единственной без праздничного наряда.

– Но… но… – промямлил я, лихорадочно подыскивая слова, чтобы как-то смягчить то, что вырвалось из моих слишком уж честных уст. – Ты и правда похожа на рождественский леденец! А я… я пошутил! – выкручивался я, как мог. – Видишь, я как раз принес тебе леденец! И ты очень на него похожа! – Я пылко шагнул вперед и протянул Катрин длинную красно-белую конфету. – Вот, это тебе! Держи!

Но в этот момент сапоги с загнутыми носами, с которыми я тайком мучился и воевал весь предыдущий вечер, одержали надо мной верх, я споткнулся и выпустил из рук леденец. Он отлетел в сторону, доктор Рингл попытался его поймать, но не смог – помешали колеса инвалидного кресла. Леденец упал на кафельный пол и раскололся.

Распластанный на полу, я услышал горестный плач, всхлипы доносились из-под бумажного мешка где-то вверху надо мной. Я не был уверен, в чем причина его – то ли в разбившемся леденце, то ли в моем замечании по поводу неудавшегося наряда Катрин, но я твердо знал одно: в этот вечер по моей вине разбились два рождественских леденца. Осколки одного валялись передо мной на холодных кафельных плитках, а другой стоял рядом, рыдая, в лентах туалетной бумаги.

– Молар, – со вздохом проговорил доктор Рингл после затянувшегося молчания. – Кажется, вам с Аароном пора переодеваться. Скоро приедет ваш папа. Я дам Катрине листок для рождественских пожеланий и встречусь с вами внизу через пару-тройку минут.

– Хорошо, Санта, – покорно ответил я и понуро побрел в коридор. Молча спустился с братом на лифте на первый этаж и снял с себя костюм эльфа. В моей голове снова крутилось много вопросов. Как выглядела Катрина, скрывавшая лицо под бумажным мешком? Почему она не пришла к Санте, как все другие дети? И почему ее палата не украшена к Рождеству? Но не только эти вопросы терзали меня. В груди застрял ком сожаления о том, что случилось в палате Катрины.

Я думал обо всем этом, когда в раздевалку въехал доктор Рингл. Он уже снял бороду и наряд Санты, но на голове еще оставался красный колпак.

– Мне жалко, что я разбил леденец, – тут же сказал я.

– Знаю, парень, – ответил он. – Иногда такие вещи случаются, даже с эльфами.

– Еще я жалею, что сказал ей про Хеллоуин.

– Знаю. – Доктор не смотрел на меня.

– Доктор Рингл? Почему Катрина лежит в больнице? И давно она тут?

– Ты сам задашь ей эти вопросы в следующий раз, когда увидишься с ней. Я уже ей сказал, что ты зайдешь к ней в среду и возьмешь ее листок.

– То есть я должен снова увидеть ее? – Меньше всего на свете мне хотелось встречаться с этой девчонкой, ведь она заплакала из-за меня, я был в том виноват!

Доктор Рингл лишь улыбнулся.

– Все будет хорошо, Мо. Все будет хорошо.

В среду вечером по дороге в больницу я попросил маму остановиться возле кондитерского магазина и выбрал самый большой рождественский леденец, какой только смог найти. Я заплатил за него из своих карманных денег, решив, что потрачу их не зря, если это поможет показать Катрине, как я сожалею о том, что все так испортил.