Эльга Мира - Улитка

…Когда дует ветер, мы ежимся, бурча, когда выходит солнце, мы подставляем ему свои лица, жмурясь от удовольствия. А когда мы слышим тишину, нам кажется, что мы умерли. Боясь тишины, мы принимаемся громко кричать, топать ногами, хлопать в ладоши, только бы избавиться от гнетущего молчания, только бы заполнить пустоту внутри.

И вот мы шумим, но тишина все так же безмолвна. Она вслушивается в саму себя, но ничего не слышит. Глухая тишина – древняя, как вечность. Тишина и Вечность. Как должно быть скучно им, двум беззубым старухам! Как давно они надоели себе и друг другу! И как же им, право, надоели эти жалкие людишки, что боятся одной и тщетно надеются устроиться в другой…

ГЛАВА 5

В тот вечер я видела Джудит в последний раз. Где-то между моим бегом по бульварам и странным безмолвием природы он на сумасшедшей скорости врезался в опору моста. Официальная версия полиции – «не справился с управлением». Дело закрыли без особых проволочек. А я не собиралась уведомлять полицию о записке, что нашла в своих вещах спустя какое-то время. Так что, кроме меня, никто так и не узнал, что Джу покончил с собой.

Вернувшись с места ДТП в шоковом состоянии, Роберт и Ян подавленно рассказывали, что тело в самом прямом смысле собирали по кускам. Помню удушье и гул в голове, помню жуткую до приступа тошноты мысль: «Никогда больше не встретимся», помню свои беззвучные крики в темноте одиноких ночей…

Похоронили парня на небольшом кладбище под Веной. На церемонию я не пошла, не смогла. Говорили, что обычно бесстрастная Сиси потеряла сознание, увидев обезображенное до неузнаваемости лицо друга, а Роберт после запил на несколько месяцев. Однако не прошло и полугода, как все забыли о трагических событиях. Что поделать, жизнь идет своим чередом. И даже те немногие, кто втайне от всех вздыхал при воспоминании о звонком смехе и безрассудных выходках красивого сердцееда, все чаще стали посматривать в сторону других парней. Лишь Стефания каждым воскресным днем становится собеседницей молчаливому обелиску. Отцу Джудит никто так и не сообщил. Попросту потому, что никто, кроме меня, не знал о странном стареющем гее с озера Вертер-Зе. Мне же не хватило сил…

«Я никогда не питал иллюзий насчет своего будущего, наверное, поэтому жить мне было проще, чем тебе. На похороны не приходи. Ненавижу ритуалы подобного рода. Слишком уж попахивает от них принудиловкой и фальшью. Ведь не бывает беспредельного, незаканчивающегося горя. Все когда-нибудь утешаются, утешаются, но продолжают таскаться на глупый клочок земли, точно пытаясь извиниться за то, что душа излечилась от скорби. Людям становится стыдно за свою память, за свое сердце, за то, что они не могут страдать вечно, за то, что не могут вечно любить. И тогда приходит страх, что однажды сердце кого-то другого так же станет предательски равнодушным к их уходу. Именно страх перед собственной смертью толкает живых на самоотверженную преданность мертвым. Поэтому живи на полную катушку и ни о чем никогда не жалей», – написал мне напоследок друг.

Джудит не стало за два месяца до его тридцатилетия. Он пережил свою мать лишь на год. Что говорить… Джу искалечил мою жизнь, но все равно остался для меня самым дорогим человеком на свете. Можно ли назвать наши чувства друг к другу любовью? Не знаю, но они точно были больше, чем просто дружбой. И хотя жить рядом с ним мне было не просто, жить без него оказалось намного сложнее.

ГЛАВА 6

Сначала, желая забыть, я рвалась к новой жизни с силой бегуна на стометровке. Яростно мчалась от прошлого, не выбирала дорог. Потом наступил момент полного опустошения. И, скажу, в отчаянии намного больше силы, чем в пустоте. Заламывание рук, горечь слез, боль, наконец, – это все момент противостояния, и в этом противостоянии есть вероятность уцелеть. То, что называют синдромом отчуждения, лично у меня вызывает внутренний холод.

С чем можно сравнить это ощущение? Быть может, с колодцем? Да. С глубоким, узким колодцем, в котором ваш крик отражается эхом еще долгое время – даже после того, как он прозвучал. Состояние, в которое попадаешь после смерти близкого, подобно такому колодцу, меж стен которого ты застрял навечно. Тебе не разбиться сразу, увы, не разбиться! Ты будешь медленно, до сумасшествия долго сползать вниз, стирая плечи, бедра, лицо о холодный камень. Плачь, кричи, вгрызайся в стены зубами, цепляйся ногтями, оставляя кровавый след, но все равно неумолимо и неизбежно приблизишься ко дну. Счастливчик тот, кому удается умереть от страха по пути к последней точке. Ведь только представьте себе на миг тот ужас, который охватит вас внизу!.. Зажатые со всех сторон его склизкими узкими стенами, вы поймете, что никогда больше не увидите солнца, не вдохнете свежий воздух, вы никогда не будете живыми, так и не став окончательно мертвыми.

Но есть еще одно состояние. Имя ему – цинизм. Он приходит спустя годы, когда ты уже научился вспоминать человека, который был твоей вселенной, без боли в сердце, с легкой грустной улыбкой. Цинизм – это самое страшное, но единственно верное лекарство от одиночества, подобное ампутации при гангрене. Не браните циников. Это самые несчастные люди во всей галактике. В их речах нет лютой ненависти или злобы, в их словах лишь роковая обреченность .

Я предпочитаю быть циником, чтобы не выть от отчаяния.

ГЛАВА 7

Как часто мы думаем о смерти, о том, что ждет нас по ту сторону скомканного листа, об оборванной на полуслове строчке? И если задумываемся, то каким он рисуется нам – собственный уход?

Бьюсь об заклад: найдется не много стоиков, готовых без страха посмотреть в пустые глазницы темноты. Еще меньше окажется тех, кто, шагнув в открытое окно, иронично крикнет остающимся: «целую! Еще увидимся». Парадокс человеческой сущности – в отказе верить до последнего взмаха ресниц в неизбежность дня, что наступит без нас.

Изо всех сил бегут люди по бессмысленным лабиринтам придуманного мира, хватаясь за спасательные круги накопительства, удовольствий, каждодневного одноитожья. Лишь бы затуманить разум бессмысленными ориентирами, выжечь в нем последние крамольные мысли, способные довести до безумия. Но я знаю точно: смерть прокрадывается в твой мозг, когда из жизни уходит любовь и вернуть ее нет уже никакой надежды.

Я так часто думала о смысле жизни, искала его во всем и не могла найти! Сначала мне казалось, что он и есть любовь, затем я искала его в дружбе, а после в искусстве. Заглядывала внутрь себя, пыталась вывернуть душу наизнанку. В этой бессмысленной головоломке, мучившей меня долгое время, смерть Джудит стала не то что бы ключом, но той недостающей буквой, которая подчас хранит в себе всю тайну слова. Я вдруг отчетливо увидела иллюзорность окружающего меня мира, наводненного лозунгами, рекламой, пульсирующего и агонизирующего человеческими идеями, законами, амбициями, которые, словно паутина, оплетают каждого. Все вокруг нас – деньги, слава, религия, секс, любовь и даже другие люди служат лишь отвлекающим маневром, своеобразными муляжами, которые путаются под ногами, чтобы сбить нас с толку.