Рейчел Кейн - Тёмный ручей

Забавно, сколько душевных сил придает даже такой слабый лучик надежды.

«Ладно, – говорю я себе. – Ты замерзла, ты ранена, но все еще жива. Первая задача: выбраться из этого ящика». Гадаю, не бросили ли меня где-нибудь умирать долгой и мучительной смертью. Но это не в стиле Мэлвина. Если он не может увидеть этого и приложить к этому руку, просто убить меня ему недостаточно. А я знаю, что это его рук дело. Если кто-то и желает видеть меня мертвой, так это мой бывший муж.

Пытаюсь привстать и вытолкнуть изнутри крышку ящика, но в этом тесном пространстве просто не могу развернуться. Пытаюсь упереться ногами в боковые стенки, но ящик слишком мал.

Пробую кричать. Но удается издать лишь отрывистый, приглушенный крик, который не расслышишь даже на расстоянии фута – а вокруг царит рев двигателей и лязг механизмов.

Теперь, когда у меня в голове проясняется, я понимаю, что это ревут не машины. Это самолеты. Я в аэропорту.

Снова начинаю кричать, стараясь, чтобы меня услышали. Пытаюсь раскачивать ящик, но он тяжелый, а мне не хватает места для того, чтобы перемещать свой вес.

Мой локоть ударяется о стенку ящика. От удара в локте словно взрывается крошечный заряд динамита, передаваясь по нервам в мое ноющее плечо, но я ударяю снова, уже сильнее. Может быть, кто-нибудь услышит, как я стучу.

И кто-то слышит. Крышка поднимается, и на меня светят фонариком. Я ничего не вижу за этим светом. Могу лишь глухо кричать, прося о помощи, и пытаться приподняться.

А потом я слышу мужской голос, который говорит:

– Утихомирь ее и держи под препаратами, пока не прибудем на место.

– Это слишком большая доза, – отвечает другой голос. Я не могу узнать ни один из них. – Есть риск, что у нее перестанут работать сердце или легкие. Если мы ее убьем…

– Черт, да. Хорошо. Дай ей столько, сколько сочтешь нужным. Когда приземлимся, можно будет ввести еще.

«Нет-нет-нет…» Мое сердце начинает колотиться быстрее, в кровь впрыскивается адреналин, и я упираюсь плечами в занозистое дерево и ползу вверх, отчаянно пытаясь выбраться из ящика.

Меня прошивает разряд шокера, и я падаю. И почти не чувствую укол шприца.

К тому времени, как ящик снова закрывается, я уже уплываю на темной волне, и единственное, за что я цепляюсь, единственное, что имеет значение, – это видение двух лиц.

Моя дочь. Мой сын.

Если эти воспоминания – последнее, что мне суждено узреть в этой жизни, может быть, этого достаточно.

Я прихожу в себя в темноте, и в первую секунду мне кажется, что я снова в той тесной маленькой камере в подвале горной хижины офицера Грэма. Тянусь к брату.

Коннора здесь нет.

В голове у меня бьется тошнотворный фиолетово-красный пульс, и мой желудок сжимается в такт ему. Я не помню, что произошло. Помню лишь, что увидела, как Брэйди борется с каким-то мужчиной, и побежала спасать брата, а потом…

Что потом? Я не могу собраться с мыслями, они ускользают, словно вода. Я вспоминаю, что в конце концов мужчина ударил меня шокером. А потом стукнул меня, потому что я все равно пыталась подняться.

«Брэйди! С ним всё в порядке?» Вспоминаю, что не должна называть его так. Его зовут Коннор. Неужели я назвала его Брэйди, когда окликнула его? Кажется, это я помню.

Там был кто-то еще…

Кеция. Воспоминания разом возвращаются ко мне. Резко тормозит машина, я распахиваю дверцу и бегу к брату. Кеция… выхватывает пистолет.

Я перекрыла Кеции линию огня. Мама меня убьет; она всегда учила нас не делать подобных глупостей. С очередным приливом тошноты понимаю, что хочу, чтобы мама была здесь. Я хочу, чтобы она обняла меня и сказала, что всё в порядке, что со мной всё будет хорошо.

Потому что теперь я осознаю, что нахожусь в большом металлическом пространстве, которое подпрыгивает и раскачивается туда-сюда. Слышу гул мотора и прочие дорожные шумы, а моя голова болезненно бьется о металл. Пытаюсь подложить под нее руку, чтобы смягчить удары, но, когда моя голова ударяется о костяшки пальцев, это тоже больно. Я боюсь выдать ему – кем бы этот «он» ни был, – что очнулась, поэтому приоткрываю глаза лишь чуть-чуть, достаточно для того, чтобы видеть смутные, расплывчатые очертания окружающей обстановки.

Я в кузове фургона. На полу лежит какой-то ковер и старое флисовое одеяло. К боковой стене приварены цепи. На каждом ухабе – а их на дороге множество – эти цепи подпрыгивают и с лязгом падают обратно.

Но я не скована. Я проверяю это, пытаясь пошевелить руками и ногами. Может быть, ему не хватило времени.

Может быть, он боялся, что его поймают.

«Я здесь. Коннора нет. Это значит, что он спасся. Он в безопасности». Я испугана – испугана до смерти, – но испытываю свирепую гордость от того, что сражалась за него. Если со мной что-то и случится, я, по крайней мере, не подвела Коннора. Никто не сможет отнять этого у меня.

Слышу, как водитель что-то бормочет. Он разговаривает с кем-то по сотовому телефону.

– Я тебе говорю, всё пошло не так, как ты сказал… Да, этот пес доставил мне до хрена проблем! А потом пацан не захотел идти, что бы ты там ни думал. А потом явилась эта девка, и с ней баба-коп – я на такое не подписывался, знаешь ли. Мое дело – только транспортировка. И всё. Я не собираюсь связываться с… Нет! Можешь засунуть свой поганый бонус себе в задницу и отвянуть от меня!

Мы едем вверх по склону по неровной дороге. «Горный проселок, – думаю я. – Что-то в этом роде». Мы не можем быть далеко от Нортона, но тут на сотни миль тянется глухомань, и если он ухитрился выскользнуть за пределы Стиллхауз-Лейк до того, как полиция перекрыла дорогу…

Он разговаривает по сотовому телефону. Это что-то значит. Мой ноющий, тормозящий мозг наконец напоминает мне, почему это важно: потому что у меня тоже есть мобильник. Я медленно сдвигаю левую руку вниз, вниз, к карману моей куртки.

Мой телефон исчез.

Проверяю правый карман, на тот случай, если забыла, куда сунула мобильник. Телефона нет и там. Наверное, он выкинул его. Это «101 Правило Похитителя», напоминаю я себе. Я изучала всё это – хотела знать на тот случай, если отец когда-нибудь явится за нами. Первым делом они выкидывают сотовые телефоны, чтобы их нельзя было отследить. Потом…

Я стараюсь не думать об этом «потом».

С кем он разговаривает? Этот вопрос медленно просачивается мне в голову, и я понимаю, что это важно. То, что я смогу узнать сейчас, потом может очень пригодиться. Этот человек – не мой жуткий отец, он… просто какой-то случайный ползучий гад. Сильный, быстрый, но все равно ползучий гад. Мама перехитрила бы его. Папа отрубил бы ему голову и даже не остановился бы. Я – дочь двух страшных, очень страшных людей, и сейчас я должна это помнить. У меня есть сила.