Гилберт Честертон - Бог Гонгов

– Иногда меня не удивляет, что их линчуют на родине, – произнес Фламбо, глядя ему вслед.

– А меня никогда не удивляют замыслы врага рода человеческого, – отозвался отец Браун. – Но, как я и говорил, – продолжал он, пока негр, все еще демонстративно натягивавший желтые перчатки, зашагал в сторону променада, как эксцентричный персонаж из мюзик-холла, совершенно чужеродный на этой серой и морозной сцене, – как я и говорил, мне не удалось хорошо разглядеть этого человека, но у него были пышные старомодные усы и бакенбарды, темные или крашеные, как любят изображать иностранных финансистов, и длинный лиловый шарф вокруг шеи, развевавшийся на ветру при ходьбе. Шарф был скреплен у горла на манер того, как няньки закалывают английской булавкой детские шарфы на прогулке. Только это была не английская булавка, – безмятежно добавил священник, глядя на море.

Человек, сидевший на длинной железной скамье, тоже устремил безмятежный взгляд на море. Теперь, когда он снова принял непринужденную позу и широко раскрыл глаза, у Фламбо возникла уверенность, что его левый глаз больше правого.

– Это была очень длинная золотая булавка с резной обезьяньей головкой наверху, – продолжал священник, – и она была заколота необычным способом. Еще он носил пенсне и широкий черный…

Хозяин гостиницы по-прежнему смотрел на море неподвижным взглядом, и казалось, что его глаза принадлежат двум разным людям. Потом он сделал поразительно быстрое движение.

Отец Браун стоял спиной к нему, и в это самое мгновение мог упасть мертвым на месте. Фламбо не имел при себе оружия, но его мощные загорелые руки опирались на край длинной железной скамьи. Его плечи резко напряглись, и он поднял всю огромную скамью высоко над головой, словно топор палача, готовый опуститься на шею жертвы. Скамья, вставшая почти вертикально, была похожа на длинную железную лестницу, приглашавшую подняться к звездам. Длинная тень Фламбо в рассеянном вечернем свете напоминала великана, потрясающего Эйфелевой башней. Именно эта тень, а не грохот и лязг падающей скамьи, заставила незнакомца отпрянуть в сторону и опрометью метнуться к себе в гостиницу. Оброненный им плоский блестящий кинжал остался лежать там, где упал.

– Нам нужно побыстрее убраться отсюда! – крикнул Фламбо и яростным толчком отбросил в сторону огромную скамью. Он взял маленького священника под локоть и побежал вместе с ним в серую глубину выцветшего сада, в дальнем конце которого виднелась закрытая калитка. Фламбо склонился над ней.

– Заперто, – пробормотал он после нескольких секунд напряженной тишины.

С одной из декоративных елей внезапно упало черное перо, задевшее край его шляпы. Это встревожило его больше, чем тихий отдаленный хлопок, прозвучавший за секунду до этого. Потом раздался другой приглушенный хлопок, и дверь, которую он пытался открыть, вздрогнула под ударом пули. Фламбо налег на нее и снова напряг свои могучие плечи. Три петли и замок подались одновременно, и он вылетел на пустую тропу впереди вместе с выломанной дверью, словно Самсон, сокрушивший врата Газы.

Фламбо отбросил дверь к стене сада как раз в тот момент, когда третья пуля взметнула облачко снега и пыли у его ног. Тогда он бесцеремонно схватил маленького священника, усадил его к себе на плечи и побежал в сторону Сивуда так быстро, как только позволяли его длинные ноги. Лишь мили через две он наконец остановился и опустил своего спутника на землю. Их бегство трудно было назвать достойным отступлением, несмотря на античный прецедент, когда Анхиз вынес своего престарелого отца из горящей Трои, но на лице отца Брауна играла широкая улыбка.

– Хорошо, – сказал Фламбо, когда они возобновили более привычную прогулку по улицам на окраине города. – Не знаю, что все это значит, но если я могу доверять собственным глазам, вы никогда не встречались с человеком, которого так точно описали.

– В некотором смысле, я встретился с ним, – отозвался Браун и принялся нервно грызть ноготь. – Это правда. Было слишком темно, чтобы как следует рассмотреть его, потому что дело происходило под эстрадной площадкой. Но боюсь, я не совсем точно описал его, потому что пенсне было сломано, а длинная золотая булавка не торчала у него из шарфа, а была воткнута ему в сердце.

– И я полагаю, что парень с остекленевшим взглядом был как-то причастен к этому, – сказал его спутник, понизив голос.

– Я надеялся, что лишь косвенно, – озабоченно произнес священник. – Но, по-видимому, я ошибался. Я поддался минутному порыву, но боюсь, это темное дело имеет глубокие корни.

Некоторое время они в молчании шли по улице. Желтые фонари один за другим зажигались в холодных синих сумерках, и друзья постепенно приближались к центральной части города. На стенах появились красочные афиши с анонсами боксерского поединка между Мальволи и Черным Недом.

– Я никогда не убивал людей, даже в преступную пору моей жизни, – сказал Фламбо, – но в этом безотрадном краю я почти готов проявить сочувствие к убийце. Самые унылые из всех Богом забытых свалок – такие места, как пляжная эстрада, которая была предназначена для веселья, а теперь заброшена. Могу себе представить психопата, убежденного в том, что он должен убить своего соперника в уединенном месте под пустующей сценой. В этом есть мрачная ирония. Помню, однажды я гулял по славным холмам вашего родного Суррея, не думая ни о чем, кроме можжевельника и пения жаворонков, и вдруг оказался посреди огромного песчаного круга, а вокруг меня возвышалось громадное безгласное сооружение – ярус за ярусом сидячих мест – такое же величественное, как римский амфитеатр, и пустое, как новый газетный стенд. Высоко в небе над ним парила птица. Это была большая трибуна стадиона в Эпсоме, и я почувствовал, что в этом месте больше никто не будет счастлив.

– Странно, что вы упомянули Эпсом, – сказал священник. – Помните дело, которое назвали «Саттонской загадкой», потому что два подозреваемых – кажется, они были мороженщиками – жили в Саттоне? Потом их отпустили на свободу. Говорят, какого-то человека нашли задушенным в Даунсе, примерно в той части города. Мне известно (от ирландского полисмена, моего хорошего знакомого), что его нашли у большой трибуны Эпсомского стадиона – фактически, тело спрятали под распахнутой створкой одной из нижних дверей.

– Зловещее совпадение, – согласился Фламбо. – Но оно лишь подтверждает мое мнение, что такие места для развлечений выглядят особенно уединенными и заброшенными в межсезонье, иначе человека бы не убили бы именно там.

– Я не уверен, что его… – начал Браун и замолчал.

– Не уверены, что его убили? – осведомился его спутник.

– Не уверен, что его убили в межсезонье, – просто ответил маленький священник. – Вам не кажется, Фламбо, что в этом уединении есть нечто обманчивое? Не думаете ли вы, что предусмотрительный убийца всегда хочет, чтобы место преступления имело уединенный вид? Человек очень редко оказывается в полном одиночестве. Кроме того, чем безлюднее вокруг, тем больше вероятность, что его заметят. Нет, здесь должна быть какая-то другая… Ну вот мы и пришли. Это дворец спорта, павильон, или как еще он тут называется.