Кен Фоллетт - Игольное ушко

– Ваше лицо мне знакомо, – и поставил ему подножку.

Фабер грохнулся вниз и упал на пол железнодорожного вагона, в котором заснул.

Он часто заморгал, зевнул и огляделся. У него разболелась голова. Несколько секунд он не мог избавиться от счастливого ощущения, что все это ему только лишь приснилось, а потом чуть не расхохотался над потешной подробностью кошмара. Носки со свастиками… Привидится же такое!

– А вы недурно вздремнули, – сказал сидевший рядом мужчина в комбинезоне рабочего.

Фабер вздрогнул. Он всегда опасался, что заговорит во сне и выдаст себя.

– Но сон мне приснился пренеприятный, – отозвался он.

Мужчина промолчал.

Уже начало темнеть. Значит, спал он долго. В вагоне внезапно зажгли свет – единственную синюю лампу под потолком. Пассажиры стали опускать шторки на окнах. Лица людей мгновенно превратились в бледные овалы с почти неразличимыми чертами.

– Вы проспали самое забавное. – Рабочий снова стал разговорчивым.

Фабер нахмурился.

– А что произошло?

Не мог же он проспать, допустим, проверку документов?

– Мимо прошел один из этих поездов с янки. Он тащился примерно миль десять в час. Машинист у них был негр, он все время давал гудки. А видели бы вы, какой огромный скотоотбойник у их паровоза! Все в точности как на Диком Западе!

Фабер улыбнулся и снова вспомнил свой сон.

На самом деле его первое прибытие в Великобританию прошло совершенно гладко. Поначалу он поселился в лондонской гостинице все еще под видом бельгийца. Затем в течение недели посетил несколько кладбищ, списывая с надгробий имена мужчин, умерших примерно в его возрасте, и подал прошения о выдаче дубликатов свидетельств о рождении. Потом снял комнаты и нанялся на несложную работу, используя поддельные рекомендации от несуществующей фирмы в Манчестере. Еще до войны он даже попал в списки избирателей района Хайгейт, причем всегда голосовал за консерваторов. Когда же ввели ограничения на продажу продуктов питания, книжки с отрывными купонами стали раздавать через домовладельцев всем, кто ночевал у них в домах в определенную ночь. Фабер умудрился провести ту ночь по очереди в трех разных домах, получив тройной комплект талонов на питание. Свой бельгийский паспорт он сжег: по большому счету он был ему больше не нужен, – но на всякий случай обзавелся сразу тремя британскими.

Поезд остановился, и, судя по возникшей суете среди пассажиров, они прибыли в конечный пункт. Выйдя на платформу, Фабер вдруг понял, насколько голоден и хочет пить. В последний раз он ел консервы с сушеными бисквитами, запивая водой, почти сутки назад. Он миновал пункт проверки билетов и нашел станционный буфет. Там оказалось полно людей, в основном – солдат, которые спали или старались уснуть, сидя за столами. Фабер заказал бутерброд с сыром и чашку чаю.

– Еду продаем только военнослужащим, – отрезала стоявшая за стойкой буфетчица.

– Ну тогда дайте хотя бы чай.

– У вас есть чашка?

– Нет, – с удивлением ответил Фабер.

– Вот и у нас тоже, приятель.

Фабер подумал, не зайти ли поужинать в отель «Грейт истерн», но на это ушло бы слишком много времени. Он заглянул в ближайший паб, выпил две пинты водянистого пива и купил порцию жареной картошки в соседнем магазине. Картошку ел из кулька, свернутого из газетной страницы, стоя прямо на тротуаре. Покончив с едой, неожиданно почувствовал: он вполне сыт.

Теперь предстояло найти фотолабораторию, куда можно было бы проникнуть тайком.

Ему необходимо проявить пленку и убедиться, что фотографии получились. Возвращаться в Германию с испорченной и совершенно бесполезной кассетой он не мог. Если съемка не удалась, придется где-то украсть новую пленку и вернуться, хотя сама мысль об этом казалась непереносимой.

Причем Фаберу требовалась мелкая фотомастерская, а не один из приемных пунктов крупных фирм, выполнявших проявку и печать централизованно. Найти такую можно было только в одном из тех кварталов, где жили люди, которые могли позволить себе купить фотоаппараты (или по крайней мере имели средства для этого до войны). Та часть Лондона, где располагался вокзал, к таким районам не относилась. Фабер решил отправиться в Блумсбери.

На освещенных луной улицах стало безлюдно. Сирен воздушной тревоги в этот вечер пока не доносилось. На Чансери-лейн его остановил военный патруль и проверил документы. Фабер притворился слегка подвыпившим, чтобы избавиться от вопросов, с какой целью болтается по улицам в такой час.

Нужное заведение обнаружилось в северном конце Саутгемптон-роу. В витрине красовалась реклама фирмы «Кодак». Как ни странно, но аптека (она же фотомагазин) оказалась открыта. Фабер вошел внутрь.

За прилавком стоял сутулый раздражительный мужчина с редеющей шевелюрой, в очках и белом халате, который сразу же заявил:

– Мы открыты только для тех, у кого рецепты от врачей.

– Хорошо. Я только хотел узнать, делаете ли вы фотографии.

– Да. Только приходите завтра…

– Вы их печатаете прямо здесь? – спросил Фабер. – Понимаете, они будут нужны мне срочно.

– Да, если вы придете завтра…

– А я смогу получить отпечатки в тот же день? У меня брат в отпуске с фронта, и он хотел бы захватить снимки с собой…

– Минимальный срок у нас – двадцать четыре часа. Приходите завтра.

– Спасибо, непременно.

На выходе он заметил: до закрытия аптеки оставалось десять минут. Фабер пересек улицу, затаился в тени и стал ждать.

Ровно в девять часов хозяин вышел на улицу, запер дверь на замок и пошел по тротуару. Фабер двинулся в противоположном направлении, обогнув два угла подряд.

Оказалось, что прямого доступа к заднему двору аптеки нет, а вламываться через парадный вход Фабер не хотел – следы взлома мог случайно обнаружить любой патрульный полицейский и застукать его внутри, поэтому прошел по параллельной улице в поисках другого входа, но ничего не нашел. Однако, судя по пространству между домами, там не могло не быть какого-то внутреннего двора. Здания никак не могли стоять, упершись друг в друга задними стенами.

Наконец ему попался большой, старинной постройки дом, табличка на котором гласила, что в нем находилось общежитие расположенного рядом колледжа. Входная дверь оказалась открыта. Фабер скользнул в холл и быстро прошел сквозь коридор к коммунальной кухне. В ней за столом в полном одиночестве пила кофе и читала книгу девушка.

– Проверка затемнения, – пробормотал Фабер, но девица только кивнула, не отрывая взгляда от страницы, а он поспешно вышел через заднее крыльцо.

Фабер пересек двор, наткнувшись на груду пустых мусорных баков, за которыми обнаружилась калитка к соседям. И всего через несколько секунд он уже стоял у черного хода аптеки. Им явно не пользовались. Он перебрался через какие-то старые автомобильные покрышки и полусгнивший матрац, прежде чем смог надавить на дверь плечом. Ветхое дерево поддалось легко, и Фабер проник внутрь.