Кен Фоллетт - Игольное ушко

Оставив его внизу, она поднялась наверх к Джо. Мальчик заснул, широко раскинув руки и лежа прямо на своем плюшевом медведе. Она поцеловала его в нежную щеку и подоткнула со всех сторон одеяло. После этого вышла наружу и загнала джип в сарай.

В кухне налила себе бренди, а потом сидела и смотрела на Генри. Ей очень хотелось, чтобы он проснулся и снова занялся с ней любовью.

Очнулся он уже ближе к полуночи. Открыл глаза, и на лице отразилась постепенная смена выражений, теперь ей уже немного знакомых: сначала испуг, потом тревога, с которой он осматривался по сторонам, и, наконец, облегчение.

Совершенно непроизвольно у нее вырвался вопрос:

– Чего ты боишься, Генри?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ты всегда выглядишь перепуганным, когда просыпаешься.

– Не знаю, – пожал он плечами, и, похоже, движение причинило ему мучительную боль. – Боже, у меня ноет все тело.

– Не хочешь рассказать мне, что же все-таки случилось?

– Конечно, только налей мне тоже немного бренди.

Она достала из буфета другую бутылку.

– Ты можешь воспользоваться одеждой Дэвида.

– Дай мне немного времени… Если только моя нагота не смущает тебя.

Она с улыбкой подала ему бокал.

– Неловко признаваться, но я любуюсь тобой.

– А где моя одежда?

– Мне пришлось срезать ее с тебя. Она пришла в негодность, и я ее выбросила.

– Надеюсь, не вместе с моим удостоверением личности? – И хотя он снова улыбнулся, подспудно в его вопросе ощущалось и нечто другое.

– Все твои вещи на полке камина, – сказала она. – Что это за нож? Он для разделки рыбы, я полагаю?

Его правая рука непроизвольно потянулась к левому предплечью, с которого она отстегнула стилет.

– Да, и для этого тоже, – ответил Генри.

На мгновение ей показалось, что он сильно напрягся, но потом с заметным усилием снова заставил себя расслабиться и теперь спокойно потягивал бренди.

– Это как раз то, что мне сейчас нужно.

Она дала ему еще немного времени и напомнила:

– Ну и?..

– Что?

– Как ты умудрился потерять моего мужа и разбить мою машину?

– Дэвид решил остаться ночевать у Тома. С несколькими овцами случилось несчастье в месте, которое они называют овражком…

– Я знаю, где это.

– …Шесть или семь сильно поранились. Их всех отнесли в кухню к Тому на перевязку, там царил полный хаос и было много шума. Тогда Дэвид предложил мне отправиться к тебе и предупредить, что сегодня он не вернется. А как я попал в аварию, и сам толком не понял. Незнакомое управление у машины, полное бездорожье, вот я на что-то и налетел, джип повело юзом, а потом он опрокинулся на бок. Если тебе нужны еще какие-то подробности…

Он пожал плечами.

– Ты, должно быть, ехал очень быстро. Сюда ты попал в ужасающем состоянии.

– Это оттого, что я долго кувыркался внутри машины. Сильно ударился головой, вывихнул лодыжку…

– …А еще потерял ноготь, искромсал себе все лицо и чуть не подхватил воспаление легких. Ты просто притягиваешь к себе несчастья.

Он спустил ноги на пол, встал и подошел к камину.

– Но и твоя способность восстанавливаться после травм просто поразительна! – заметила она.

Пристегивая нож к руке, он сказал:

– Рыбаки вообще выносливые люди и отличаются отменным здоровьем. Так что там насчет одежды?

Она тоже встала и прислонилась к нему.

– Зачем тебе сейчас одежда? Время ложиться в постель.

Он привлек ее еще ближе, прижал к своему обнаженному телу и крепко поцеловал. Она гладила его бедра.

Спустя какое-то время он разомкнул объятия, собрал свои вещи с каминной полки, взял ее за руку, а потом, сильно хромая, повел за собой наверх, в спальню.

Широкий, с белым бетонным покрытием автобан вился среди баварской долины, поднимаясь к предгорьям. На мягкой коже заднего сиденья казенного «мерседеса» в усталой неподвижности развалился фельдмаршал Герд фон Рундштедт. В свои шестьдесят девять лет он прекрасно осознавал, что слишком любит шампанское и не питает должных симпатий к Гитлеру. На его худощавом мрачном лице словно запечатлелась вся его карьера – более долгая и более изменчивая, чем у любого другого высокопоставленного военного при Гитлере: его с позором отправляли в отставку так часто, что он даже не помнил уже, сколько раз, но Гитлер неизменно просил его потом вернуться на службу.

Когда машина проезжала через построенный еще в шестнадцатом веке городок Берхтесгаден, он вдруг задался вопросом, почему всегда соглашался вновь командовать войсками каждый раз, когда Гитлер прощал его. Деньги для него ничего не значили; высшее из всех званий он уже получил; награды Третьего рейха являлись бессмысленными побрякушками, и он уже не верил, что на этой войне сможет отстоять свою честь и достоинство.

Именно Рундштедт первым окрестил Гитлера «богемским капралом». Этот маленький человечек ничего не знал о великих германских военных традициях и, несмотря на редкие вспышки подлинного озарения, совершенно не разбирался в стратегии. На его месте Рундштедт никогда бы не ввязался в эту войну. Он был одним из лучших солдат Германии, и доказал это на полях сражений в Польше, во Франции и в России, но никогда не питал иллюзий относительно возможности победить.

В то же время он не желал иметь ничего общего с той небольшой группой генералов, которые – а он был осведомлен об этом – устроили заговор с целью устранения Гитлера. Он просто смотрел на происходившее сквозь пальцы, но присяга в верности до последней капли крови, которую давал немецкий воин, не была для него пустым звуком и не позволяла влиться в ряды заговорщиков. Вследствие этого, как решил Рундштедт, он продолжал преданно служить «Третьему рейху». Права она или нет, но его страна оказалась в опасности и у него не оставалось иного выхода, кроме как защищать ее. «Я, как старая кавалерийская кляча, – подумал он, – уже заслужил отдых, но мне было бы стыдно уйти в такое время на покой».

Сейчас под его командованием на Западном фронте находились сразу пять армий. Он распоряжался жизнями полутора миллионов человек, хотя мощь этого огромного контингента уже не достигала надлежащего уровня – некоторые дивизии превратились практически в дома отдыха для инвалидов, вернувшихся с Восточного фронта, не хватало бронетехники, а среди новобранцев преобладали молодые люди, не принадлежавшие к немецкой нации. И все же Рундштедт по-прежнему был уверен, что сможет защитить Францию от вторжения союзников, если сумеет разумно разместить вверенные ему войска.

Именно об их дислокации ему предстоял сегодня разговор с Гитлером.

Машина поднялась вверх по Кельштайнштрассе, где дорога уперлась в огромные бронзовые ворота, врезанные прямо в склон горы Кельштайн. Охранник из СС нажал на кнопку, ворота с мягким гулом распахнулись, и лимузин фельдмаршала въехал в длинный, облицованный мрамором туннель, освещенный лампами в бронзовых канделябрах. В дальнем конце туннеля водитель остановил машину, Рундштедт выбрался из нее и вошел в лифт, где уселся в одно из кожаных кресел для подъема на четыреста футов вверх в «Адлерхорст» – ставку Гитлера «Орлиное гнездо».