Линдси Фэй - Тайна семи

– В камеру Гробниц? Да это ты все разрушил, мерзкий маленький червяк! – злобно взвыла она, отринув показушную учтивость. – Он был единственным моим связующим звеном с Олбани. Ратерфорд был для меня бесценен. Его должны были переизбрать этой весной. Ты меня слышишь? И тогда бы я расширила свои связи, клиентуру, мою… Да как ты только посмел засадить его?

– Ничего, скоро сама узнаешь, как там, в тюрьме. В самое ближайшее время.

Этот последний выпад мог бы стать концом нашего разговора. Мне бы очень хотелось сказать, что я оставил Шелковую Марш с разъяренной улыбкой на губах и скомканным в кулаке письмом. Хотелось бы, чтобы последнее слово осталось за мной.

Но не вышло. Потому что одна загадка осталась неразгаданной. Не успел я опомниться, как мадам Марш укротила свою ярость, на губах ее заиграла насмешливая улыбка, она спрятала скомканное письмо в складках халата и снова принялась заплетать волосы в косу.

– Я одного не понимаю, – признался я. – Бирдсли и Макдивитт всегда были головорезами и приспешниками Малквина. Партийцы говорят, именно ты их рекомендовала. Так что именно ты должна была знать, где находились в последнее время Райты. После того, как я невольно выдал их местоположение, ты в любой момент могла послать туда Варкера с Коулзом, и они бы их схватили. Но вместо этого позволила им прятаться и дальше, до тех пор, пока партия не скажет своего слова. И ничего тем самым не выиграла, пошла на неоправданный риск и потеряла свои комиссионные. Почему?

Шелковая Марш закончила заплетать косу и перекинула ее через плечо, нежно поглаживая кончиками пальцев. Между четко очерченными бровями прорезалась тонкая морщинка, она явно размышляла о чем-то. И больше всего походила в этот момент на заблудившуюся девочку, неторопливо бредущую сырыми лесными тропинками в поисках нужного направления. При встречах со мной она напускала на себя этот вид неоднократно. Но я знал: это означает глубокое замешательство. Самое настоящее и непритворное. И я тут же насторожился.

– Люси была очень красива, не правда ли? – тихо заметила Шелковая Марш. – И пока я говорила с нею тем вечером… Нет, разумеется, прежде мы с ней никогда не встречались, и я просто глазам своим поверить не могла, до чего она была хороша собой. Сам ты тоже, конечно, мне не поверишь, но я старалась утешить ее. Она была так напугана, но настроена, тем не менее, весьма решительно и… Думаю, дело тут было именно в решительном ее настрое, и поверь, я искренне сожалела о том, что она связалась с таким слабаком, как Ратерфорд. Но… о, как же она была хороша, а я, знаешь ли, всегда ценила красоту. Я взяла ее за руку и почувствовала, как она дрожит. И тогда я поклялась Люси, что если она выполнит мою просьбу, я помогу ее семье. При встрече с членами партии я порекомендовала им использовать дружков Шона, но просила их проявить терпение, не спешить. И все ради того, чтобы дать тебе время уладить проблему. Я дала обещание и думала, что ты сумеешь изобрести способ помочь им. Но люди из Таммани всегда так нетерпеливы… И чем же кончилось дело, а?

В соседней комнате забили часы, звуки эхом отдавались в зеркалах. Я так и застыл в немом изумлении со шляпой в руке, и чувствовал, что весь мой гнев куда-то улетучивается. Голова вновь шла кругом, сфокусировать зрение не удавалось. Ее слова словно оплетали мне горло чем-то мягким, как перчатка из кашемира.

– Не могу тебе этого сказать, – выдавил я.

– Ага, – задумчиво протянула она и кивнула. – Понимаю, почему не хочешь говорить. Но от души надеюсь, что им все же удалось бежать. Знаете что, мистер Уайлд? Пожалуй, вам лучше уйти, прямо сейчас.

Неким непостижимым образом мне все же удалось добраться до двери и снова оказаться на улице. Я смотрел на небо и никак не мог понять, то ли это звезды вертятся там в бешеном хороводе, то ли я снова сейчас потеряю сознание. В ушах стучало – слабое напоминание о страшной боли в затылке.

После всего того, что она со мной сделала, было бы безумием считать, что этот маленький акт сострадания, проявленный мадам Марш, заставил меня меньше бояться ее. Напротив. Подобные капризные дамские прихоти не должны превращать мужчину в тряпку. Но она преуспела. Я считал, что понимаю ее, вижу насквозь. Я считал, что могу предсказать, ну, если не ее желания, то хотя бы поступки.

Я ошибался.

Я заставил себя сдвинуться с места и вскоре обнаружил, что могу шагать довольно быстро. А секунды спустя перешел на бег, увертываясь от ям и выбоин и видя, как пролетают мимо замерзшие свинцового цвета берега реки. Визит на Грин-стрит напомнил мне, как я с самого начала влез в эту заварушку. И еще о том, что необходимо провести беседу, которую я так долго откладывал. Я наконец-то понял, как правильно подобрать слова.

Взглянув на часы, я увидел, что вечерняя служба в сиротском католическом приюте закончится через полчаса, наддал ходу и помчался по уродливым зимним улицам навстречу девочке, с которой все, собственно, и началось.

После снегопада ветер стал сухим, словно старые кости. Глубоко засунув руки в карманы, я стоял и ждал Птичку Дейли во дворе между часовней и дортуарами. На скамьи порывами ветра наметало снег с песком, крохотные эти комочки поблескивали в тени мраморных арок. На один из парапетов бесшумно приземлилась сова, издала тоскливый, полный безнадежного томления крик. Обрывки облаков то затягивали луну, то вновь позволяли ей появиться на небе, и одинокий силуэт полицейского, присевшего на скамью, то возникал, то вновь проваливался во тьму.

А затем тишина взорвалась щебетом детских голосов и топотом маленьких башмачков по каменным плитам.

Птичка маршировала вместе со своими соучениками, выстроившимися неровным строем. Она только что подобрала где-то длинную палку, которая изображала у нее то шпагу, то церемониальный жезл, то скипетр, и размахивала ею. А выражение лица такое нейтральное, такое… несчастное… привычное, что я начал настороженно озираться по сторонам. И старался учитывать буквально все – от пульсирующей боли в голове до скрипа ботинок по булыжнику, потому как этот момент был крайне для меня важен. Ее бордовое платье напомнило мне первую нашу встречу, когда она, залитая кровью мальчика, бежала, спасая свою жизнь, и была само совершенство. Именно это я и должен ей сказать. Люси Адамс преподала мне хороший урок, хотя теперь уже я никогда не смогу поблагодарить ее за это. Та Птичка, как и Люси, уже никогда не вернется назад. И Птичка, как и Люси, была прекрасна. Душераздирающе красива, как неотправленное любовное письмо.

Иначе не скажешь.

Увидев меня, она улыбнулась, махнула монахине и бросилась ко мне. Не успев до конца сообразить, что именно делаю, я опустился на одно колено, и вот Птичка Дейли оказалась у меня в объятиях. Она так и застыла на секунду от счастья. А потом еще тесней прижалась ко мне. Изо всей силы.