Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

Но теперь было слишком поздно.

– Да? – спросил он раздраженно. – Кто там?

– Это я, Алоиз Майер из Лайнеталь.

Симон со вздохом поднялся и открыл окно. Послеполуденное солнце ослепило его. Он потер глаза и наконец узнал пожилого лесовода, с которым познакомился после несчастья в долине. Майер добродушно ухмыльнулся, демонстрируя пеньки зубов.

– Бледный вы, господин цирюльник, – приветствовал он Симона. – Слишком мало вы, ученые, бываете на солнце.

– Вам тоже хорошего дня, – сдержанно ответил Симон. – Что случилось?

Майер вновь стал серьезным:

– Я по поводу Мартина, которому вы отняли ногу. Его мать отправила меня. Лихорадка, видимо, усиливается, парень бредит и мечется во сне… – Тут лесовод понизил голос: – Может, он одержим?

– Вашими карликами, наверное.

Майер хмуро взглянул на Симона:

– Не насмехайтесь над тем, чего не знаете. В этой долине происходят странные вещи. То и дело проносятся всадники, черные как ночь, бесследно пропадают дети, и… – Он запнулся. – Да что я вам рассказываю! Меня только просили передать, чтобы вы сходили к хижине на лугу, еще раз взглянули на парня. Счастливо!

Он развернулся и пошел прочь.

– Эй, а проводить вы меня не хотите? – крикнул Симон ему вслед. – Я даже не знаю, где этот чертов луг!

– Следите за словами. Господь карает сквернословов. – Майер вновь обратил на Симона суровый взгляд: – Луг находится у подножия Лабера. Просто следуйте вдоль Лайне, перед долиной отходит тропа направо. Там уж хижину нетрудно найти. Вы все-таки ученый, ведь так?

С этими словами старик скрылся за поворотом.

Симон выругался вполголоса. Эти люди были еще более упрямыми и немногословными, чем его упрямый тесть! Фронвизер впервые задумался, не в этих ли местах брал начало весь род Куизлей. Первой его мыслью было вообще отказаться и никуда не ходить. Но ему, с одной стороны, было жаль покалеченного парня, а с другой – немного отвлечься тоже не помешало бы. Иначе он, наверное, весь день проведет в мыслях о предстоящем допросе.

Симон спешно собрал сумку, запер дверь и направился к Лаберу, что высился, как немой брат Кофеля, по другую сторону долины.

Через полчаса цирюльник дошел до развилки, о которой говорил Майер.

Вязкая, узкая тропа вела вправо от Лайне, бурной и стремительной в этой части долины. Темные сосны загораживали вид, Симон с трудом мог различить обрывистую вершину Лабера, частично скрытую в тумане. По склонам змеились серпантины, на которых еще белели остатки снега.

Симон поправил сумку на плече и приступил к восхождению. В скором времени по лицу его заструился пот, дыхание заметно участилось. Ему подумалось, что местные жители, вероятно, проходили этот путь по нескольку раз в день. До недавнего времени это касалось и Мартина. Теперь мальчишка был обречен жить калекой на вершине горы.

«Если в ближайшие дни он не умрет от гангрены», – мрачно подумал Симон.

С верхушек деревьев с криками поднялась стая ворон. Они слетели в долину, каркая у Фронвизера прямо над головой, словно высмеивали цирюльника. Ему стало не по себе; казалось, кто-то наблюдает за ним из зарослей. Но сколько он ни оборачивался, видел только темные сосны и пятна снега. Симон зябко поежился. Все-таки удивительно, до чего долго держалась зима здесь, в горах.

Еще через полчаса лес неожиданно стал редеть. Взору открылся пологий склон, очищенный от деревьев и кустарников. Луг был болотистый и желтел от одуванчиков и первоцветов, несколько тощих коз пили воду из корыта.

Неподалеку стояла покосившаяся хижина, сложенная из неотесанных бревен. В луже перед входом двое детей в рваных курточках играли с собакой. Завидев Симона, они испугались и убежали за дом, а собака злобно облаяла незнакомца.

Она успокоилась лишь через некоторое время, когда приоткрылась дверь в хижину. С порога на Симона смотрела пожилая, согбенная женщина, закутанная в рваный шерстяной платок и сшитые волчьи шкуры. Потом она вдруг улыбнулась, показав при этом почти беззубый рот.

– А вы, наверное, новый цирюльник, что помог нашему Мартину, – промолвила она глухим голосом. – Спасибо, что согласились прийти…

Тут женщина сотряслась в приступе сухого кашля. Лицо у нее было худое, изможденное. Наконец откашлявшись, она пригласила Симона внутрь.

– Мартин умирает на глазах, – пробормотала женщина, шаркая впереди. – Может, вы знаете, как ему помочь…

Симон пригнулся и вошел в низкую хижину, состоявшую лишь из одной комнаты. В воздухе стоял резкий запах – наверное, от примыкавшего к хижине загона для коз. В углу чадил жалкий очаг. Отверстие в крыше едва вытягивало дым, и у цирюльника стали слезиться глаза. Поэтому он не сразу сумел осмотреться как следует. Пятеро детей в возрасте примерно от трех до десяти сидели на глиняном полу и опасливо смотрели на гостя. В комнате был шаткий стол, на котором стояла пустая миска, две скамейки и одна большая кровать, заваленная шкурами и рваными одеялами. Оттуда доносились жуткие стоны, от которых мороз пробегал по коже.

Симон шагнул к кровати, приподнял несколько одеял и склонился над дрожащим Мартином. На лбу у того крупными бусинами блестел пот. Юноша метался в горячке и бормотал что-то нечленораздельное.

– Жарко… – шептал он. – Огонь… уберите лампу…

– Долго это у него? – осведомился Симон, вытирая пот со лба Мартина.

– Вот с утра, как его принесли, так и началось.

Женщина потерла костлявые ладони, пытаясь согреться. Беззубая, с прядями седых волос, она выглядела лет на шестьдесят, но Симон полагал, что ей не больше тридцати.

– Мартин у меня старший, – проговорила она тихо. – Йозефа, моего мужа, помилуй Господи его душу, в том году поваленным деревом зашибло. Мартин тогда еще в школу ходил. Но с тех пор пришлось ему стать мужчиной в доме. Он худо-бедно зарабатывает у Майера, чтоб нас прокормить. А теперь… – Женщина запнулась, слезы потекли по ее морщинистому лицу. – Он ведь умрет, да? – спросила она наконец.

– Это ведомо одному лишь Господу, – ответил Симон. – Но я сделаю все возможное, чтобы сохранить ему жизнь.

Он откинул в сторону одеяла, взглянул на перевязанную культю – и в ужасе отпрянул. Повязка была наполовину сорвана, из-под нее проглядывала грязная рана, на которой уже образовался новый гной.

– Кто это сделал? – в ярости спросил Симон. – Кто снял повязку?

– Это… это Майер и его помощники, – нерешительно ответила женщина. – Они полили на рану святой воды и поплевали. Потом Майер нашептал какой-то заговор. Сказали, чтобы задобрить духов горы.

– Заговоры, духи горы! – Симон едва сдерживался от злости. – Вы что, с ума все посходили? Нет никаких духов, есть только безграничная тупость!.. Эту повязку снимать и обновлять могу только я, понятно?