Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

Господь хранил молчание.

Себастьян оттолкнул скамью и задергал ногами, словно выплясывал под неслышную музыку.

Долго, очень долго продолжалась эта пляска.

– О-о-тче мой, если возмо-ожно, да минует меня чаша сия…

Иисус опустился на колени и воздел руки к небу. Над кладбищем разносился его исполненный мольбы голос:

– Ах, если не может миновать сия чаша меня, чтобы пить…

– А вот если б Иисус еще и говорил побыстрее, – проворчал Конрад Файстенмантель. Вместе со старым Шпренгером и плотником Матиасом он лежал на земле среди кадок с собачьими розами. – Я, чай, не молод, и мы не в жаркой Палестине, у меня уже кости ломит от холода.

Симон усмехнулся и поднял глаза от листка с текстом, который вручил ему Кайзер. По просьбе друга он пришел сегодня на репетицию и вместе со священником подсказывал актерам слова. Все утро они репетировали известную сцену на Елеонской горе, когда Иисус роптал на свою судьбу рядом со спящими Петром, Иаковом и Иоанном. Остальных актеров Файстенмантель разослал по окрестным лесам разыскивать Ксавера.

– В тексте этого нет, – с нарочитой строгостью обратился Симон к Файстенмантелю. – Здесь должно…

– Черт подери, я знаю, что этого нет в тексте! – выругался толстяк, тяжело поднимаясь, и отряхнул грязь со своего апостольского одеяния. – Но Ганс намеренно затягивает слова, чтобы мы тут зады себе отморозили.

– Это сцена на Елеонской горе, – ответил Ганс Гёбль с тонкой усмешкой. – Иисус говорит, Петр спит. Так сказано в тексте.

– А где, кстати, сказано, что Петр отрезает ухо только римскому солдату? – прогремел Файстенмантель. – К нашему Иисусу это тоже вполне применимо…

– Прошу вас, дети мои! – взмолился священник. – Ни к чему злословить, мы лишь топчемся на месте!

Фронвизер бросил многозначительный взгляд на Георга Кайзера; тот лишь беспомощно пожал плечами. Когда Ганса Гёбля выпустили из-под ареста, его отец настоял на том, чтобы сыну досталась роль Иисуса. Крестьянин Йозеф, который временно играл Христа, с радостью согласился на второстепенную роль. С тех пор Ганс использовал любую возможность, чтобы отплатить Конраду Файстенмантелю. Как-никак он первым высказал подозрение, что Ганс мог быть повинен в смерти Доминика.

Симона не переставало удивлять, как быстро Файстенмантель примирился с ужасной гибелью своего младшего сына. Но ему вспомнилось также, сколько денег скупщик уже вложил в представление. Его затея должна увенчаться успехом, в противном случае он, наверное, разорится. Поэтому, пока постановка не будет сыграна, все прочее не имело значения. Вот и теперь Файстенмантель стиснул зубы и сдержался.

– Ладно, – буркнул он. – Но на репетиции нам ведь не обязательно лежать на земле? Тем более что кулисы с Елеонской горой еще не готовы. – Он сердито глянул на Ганса. – Гёбли, кстати, давно должны были закончить их!

– Вы забыли, что кое-кто из них сидел в тюрьме, – съязвил в ответ Ганс: – И между прочим, по вине Файстенмантелей.

– А ты, говнюк малолетний, видно, забыл, что я потерял сына! – Файстенмантель побагровел. – Черт, если б эта мистерия не значила так много, я бы… я… – Тут голос его надломился.

– Прошу, продолжим репетицию, – произнес Кайзер. – Нам сегодня еще многое нужно успеть, мы сильно отстали за последние дни. – Он кивнул Гансу: – Ну, дальше.

Ганс вновь воздел руки к небу, взгляд его прояснился.

– Отче мой! – воззвал он. – Если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля… – Он вдруг замолчал на полуслове и показал на трех апостолов, прислонившихся к надгробьям: – А теперь я должен будить их. Но они-то уже не спят.

– Господь милостивый! Как с этой горсткой крестьян можно разыграть мистерию! – Преподобный Тобиас Гереле схватился за волосы. – Все равно что бисер перед свиньями метать!

– Нам все равно надо дождаться Иуду, – сказал Матис, молодой плотник, исполнявший роль Иоанна. – Ему бы давно следовало прийти. Сейчас должна быть сцена с поцелуем Иуды.

– Себастьян еще вчера на собрании был какой-то странный, – заметил старый Шпренгер. – Помните? Бледный весь, по́том обливался… Да-да, лишь бы не лихорадка эта. – Он нахмурился и перекрестился. – Или что похуже, – добавил он многозначительно.

Симон пожал плечами:

– У меня в цирюльне он тоже не появлялся.

Некоторое время все хранили молчание. Потом неожиданно для всех Файстенмантель пнул по надгробию.

– Вечно так с этим Себастьяном! – рявкнул он. – Ни в чем на него нельзя положиться! Мы тут, черт всех дери, время теряем, а он, поди, отсыпается где-нибудь в амбаре…

Матис задумчиво почесал нос.

– Я, пожалуй, схожу к складу, – предложил он. – Может, он просто забыл про репетицию.

Как есть в одеянии апостола, он прошел к воротам кладбища и двинулся вниз по улице.

– Шпренгер все-таки прав, – немного спустя промолвил священник. – Себастьян странно ведет себя в последнее время. И между прочим, с тех самых пор, как Габлера нашли мертвым. Его смерть, конечно, всех нас потрясла. Но Себастьян принял все как-то уж очень близко к сердцу. При том, что друзьями они были не то чтобы близкими.

Ганс Гёбль между тем продолжал декламировать вполголоса.

– Отец мой, печаль обуяла меня, – бормотал он, – ибо принужден я пойти на…

– Да замолчи ты, наконец! – крикнул на него Файстенмантель. – Помешаться тут можно.

Он то и дело поглядывал в сторону ворот. Вид у него был весьма обеспокоенный.

– Стало быть, сударю неугодны слова Спасителя нашего? – насмешливо спросил Ганс. – Раз уж мне досталась роль Иисуса, я и текст должен знать наизусть. – И продолжил громко, не спуская при этом глаз с Файстенмантеля: – Отец мой, помоги мне нести бремя мое, ибо отчаяние овладевает мною. Тоска печалит меня…

Голос его замер в тот момент, когда со стороны улицы донеслись громкие крики. Затем показался Матис, за ним следовали, причитая, несколько пожилых женщин.

– Что случилось? – прокричал им навстречу Кайзер. – Склад загорелся? Снова землетрясение? Что же на этот раз произошло?

Матис подбежал к остальным. Он с трудом переводил дыхание и оперся о надгробие. Наконец с трудом выдавил:

– Себастьян… он…

– Ну, говори же, – потребовал нетерпеливо Файстенмантель. – Что стряслось?

– Себастьян повесился! – выпалил вдруг Матис. – Там, в часовне, в Унтераммергау. Весть… пришла только что…

– Боже правый! – Священник Тобиас зажал рот ладонью. – Какой ужас! Но… но почему же?

В следующий миг заголосили все разом – призывали святых, возносили молитвы небесам. Наконец скрипучий голос Шпренгера вознесся над остальными.