Адам Робертс - Стеклянный Джек

Прошлой жизни. Конечно, Диана часто о ней думала. Миновало шесть месяцев с того дня, когда всё, что она знала, перевернулось с ног на голову, но эта прошлая жизнь уже подёрнулась патиной и стала далёкой – почти историей. Неужели она и впрямь когда-то так жила, под защитой от всего? Глядя в зеркало, она сразу же начинала думать о сестре – или, мысленно прибавив отражению несколько морщин, о родителях. Но в то же время Диана ощущала внутри отстранённость. «Я должна сильнее скучать по ним?» – спросила она у Яго как-то раз во время очередного двухдневного перелёта от одного пузыря к другому. «Ты с ними встретишься», – ответил он. Позже, укладываясь спать, завернувшись в одеяло и пристегнувшись к стене с помощью ремня, она вдруг поняла, что Яго не ответил на вопрос.

Она также размышляла о той вспышке насилия, что случилась на Коркуре. Воспоминания казались нереальными, словно то, что хранила ее память, произошло в виртуальности, а не по-настоящему.

Потом ей приснился первый кошмар.

Это случилось в кластере пузырей под названием Гидеон. Там обитало разношерстное население в несколько тысяч человек; большинство из них поклонялись божеству, называемому Темпоральный Христос. Яго пристыковал корабль, чтобы пополнить припасы, и Диана и Сафо с радостью покинули тесные помещения «Ред Рума 2020».

Теологию гидеонских пузырей им в подробностях объяснила престарелая женщина, на которой выше пояса была надета скромная блуза с длинными рукавами и голубая шаль, а ниже – облегающие шортики и больше ничего. На ногах в нескольких местах виднелись овальные и круглые отметины – следы удалённых опухолей. Звали её, удивительное дело, Живокость, и они с Яго были знакомы давным-давно. Она с радостью болтала с ними за трапезой из переработанного ганка и фруктов, выращенных в пузыре.

– Наша вера, – сказала она, – состоит вовсе не в том, что время есть иллюзия, это всё происки врагов!

– Я и не думала о чём-то подобном, – заверила её Диана с серьёзным видом; на самом-то деле она впервые услышала об этой секте полчаса назад.

– Нет! – настаивала Живокость. – Мы не верим в иллюзорность времени! Мы верим, скорее, что оно существовало лишь на протяжении тридцати трёх лет, когда сам Господь вошел в темпоральную среду. Когда Он вознёсся на небеса, время закончилось.

– До этого его не существовало?

– Нет. Когда Христос родился в Вифлееме, родился весь мир. Его рождение и было творением. Разумеется, весь космос был сотворён со следами воображаемого прошлого: в тот миг возникли окаменелости в земле, воспоминания о былом, археологические заметки и книги вроде Талмуда. Но ничего из этого на самом деле не было. Это всего лишь вымышленная предыстория, которую создали вместе со всем миром, в один и тот же момент.

Живокость объяснила смысл своей броши: крест, заключенный в круг.

– Круг – воплощение женского начала, посредством коего Христос явился в космос, крест – инструмент, на коем Он был распят и покинул космос. Вместе они образуют циферблат. Во Христе всегда полдень, и три, и шесть, и девять часов, и одновременно всегда четверть, половина или три четверти соответствующего часа. Всё это время, всё без остатка, во Христе.

– Понятно, – сказала Диана. Без бИта ей пришлось как следует покопаться в памяти, чтобы вспомнить устройство старинных часов.

Они пили местное кисло-сладкое вино, и Диана захмелела. Подлетели другие жители Гидеона и присоединились к беседе. Как выяснилось, в их религиозной доктрине существовали разногласия по поводу того, что случилось со временем после распятия и воскресения Христа. Некоторые утверждали, что время и в самом деле остановилось, но недавно началось опять – заново, с вложенной в него иллюзорной предысторией длиной в два с половиной тысячелетия, – что они считали знаком, свидетельствующим о приближении второго пришествия Христа. Другие настаивали, что время не начиналось, что космос погружен в безвременье, а то, что воспринимается как время, – всего лишь иллюзия, своего рода далёкое эхо подлинного Христова времени с его безмерной полнотой, породившего в среде бытия нечто вроде стоячей волны. Диана обнаружила, что ей нравится перебирать замысловатые подтексты этих противоречивых теологий, проверять на прочность замкнутую, в принципе неопровергаемую, но, конечно, иллюзорную концептуальную структуру.

Это напоминало решение проблем. Потом они пели песни и играли в человеческий пинбол среди пружинистых ветвей баобаба. Когда настало время привязать себя к ветке и заснуть, Диана улыбалась.

И потому кошмар оказался полной неожиданностью. Она вновь стояла на мраморном полу дома на Коркуре, ощущая сокрушительное земное тяготение. Рядом была мисс Джоуд и ещё некое едва различимое создание, которое – почему-то Диана в этом была уверена – тоже являлось мисс Джоуд, хотя не имело ничего общего с ней в физическом плане. Яго лежал на полу мёртвый, его кровь ползла по полу – омерзительное, чудовищное подобие жизни. Она была похожа на гигантского плоского червя с блестящим красно-чёрным телом. Потом, ужасное дело, червь повернулся и заполз на тело Яго. Он словно начал пожирать труп. Наблюдать за этим было невыразимо отвратительно. Диана огляделась по сторонам и поняла, что это всё же не дом на Коркуре. Она испугалась, сообразив, что не знает, где находится. Мисс Джоуд заговорила, и в уголках её рта заиграли искорки и язычки пламени. «Перья или свинец? [48]– спросила она. – Ты должна выбрать, дорогуша. Перья или свинец?» Диана знала, что любой ответ повлечёт за собой ужасные последствия. «О, прошу вас, – взмолилась она, охваченная ужасным предчувствием, и слёзы хлынули у неё из глаз, – прошу, не заставляйте меня отвечать!» Но Джоуд лишь повторила: «Перья или свинец?» В руке у неё был нож, сработанный из грубого неотполированного стекла, и она поднесла его к лицу Дианы. Где-то у неё за спиной раздался грохот, похожий на звук, с которым тормозит спускающийся лифт; шум становился громче и страшнее, и Диана подумала: я не могу не ответить на этот вопрос, и любой ответ может оказаться как ложным, так и правильным. Выходит, хоть это и чуждо тому, что я есть и что я умею делать, мне придется угадывать. Я должна просто угадать. Она открыла рот, чтобы ответить на невозможный вопрос, и в ту же секунду поняла, что это за грохот. То была её собственная смерть, которую слух воспринял за пределами времени – так, что последствия события обогнали само событие. Кровавый слизень со звуком, подобным удару бича, перепрыгнул с трупа Яго на её лицо и залепил ей рот.

Она проснулась, кашляя и хрипло вскрикивая между приступами кашля и судорожными вдохами. Её лёгкие полыхали. Сафо была рядом.