Джулия Берри - Вся правда во мне

Я заговорила медленно, чтобы максимально точно произносить звуки.

– Он не делал поправки на то, как мало я знаю.

Даррелл не мог этого слушать. Он замахал рукой, чтобы привлечь твое внимание.

– Он посадил ее перед всем классом, прямо за свой стол, чтобы заниматься с ней отдельно, и целый день шептал ей что-то на ухо. Наверное, он сказал ей что-то плохое, она встала и села за одну парту с девчонками из пятого класса. Он так разозлился! После обеда он нас опрашивал и наказал ее за то, что она ему не ответила! При этом давал ей задания для пятого класса!

Твои пальцы в перчатках сжались в кулаки.

– Что именно тебя расстроило в его словах?

Даррелл! Я уставилась на брата. Зачем ты это сделал?

– Не могу шказать, – только и ответила я. Получилось коряво.

– То есть не скажешь, – горько проговорил ты.

Ты снова взялся за веревку саней и потянул.

Я была рада, что мы двигаемся. Что мы сделали не так?

– Покажи ему свою руку, Джудит, – попросил Даррелл.

Ты снова остановился. Я знала, что ты не успокоишься, пока не увидишь мою ладонь, стянула митенки и вытянула руки. Там, где он меня бил, вздулись красные полосы. После одного из ударов пошла кровь.

Ты осторожно взял мою руку и внимательно посмотрел на шрамы.

– Я должен рассказать об этом городскому совету.

– Не надо, – попросила я. – Им на меня плевать еще больше, чем на тебя.

Это с моей стороны было и подло и глупо. Ты докатил санки до двери и, едва попрощавшись, ушел.

Вечером после того, как мама ушла к себе, Даррелл сидел на кровати и слушал, как я читаю букварь. Мне было легко читать слова: «кошка», «мышка», «сидеть», «мама», «папа». Гораздо сложнее их было произносить. «Ко-хка», «мы-хка». Толстый обрубок языка был неспособен произносить такие сложные звуки, как «Ш». Что бы я ни делала, у меня все равно получалось «Х».

– Попробуй еще, Джуди, – сказал Даррелл, ему передался азарт Марии, и он совсем забыл, что просто слушает мое чтение, а не преподает ораторское искусство.

– Мы-хш, ко-хшка.

– Резче, – скомандовал он. – У тебя почти получается.

– Мыш-ш, кошка.

Он прав. Так лучше. Выходит немного коряво, и все равно лучше уже не будет. Я так вытягивала вперед то, что осталось от моего языка, что была похожа на умственно отсталую.

Когда я была маленькой, у нас в городе жил взрослый парень, у которого явно были не все дома. Он говорил примерно так же. И прожил недолго. Утонул в реке весной, когда вода поднялась. Оставив попытки, я захлопнула букварь.

Ночью задул теплый ветер, я лежала и слушала, как тает снег и с крыши капают капли.

Я думала о том, как вернуться в школу. Лучше уж сразу исчезнуть. Или задушить Руперта Джиллиса.

Нет, нельзя так шутить, даже мысленно.

Я видела, как душили Лотти. Ее жизнь погасла как огонек лампы. Даже этот придурок Джиллис достоин своего вонючего дыхания.

Как мне избавиться от его латинской поэзии и жалящей указки? Я хочу учиться. Я должна читать и писать. Мне нужно занять голову мыслями, а ручка заменит голос. Мне это нужно больше, чем кому бы то ни было.

Я видела, как уходит жизнь из моей подруги. Видела, как блестели ее глаза, когда пара рук сдавливала шею, пачкая кружевной треугольник воротничка на платье.

Как можно думать в такую минуту о кружевах?

Я не видела, кому принадлежали эти руки.

Я сидела на иве и смотрела, как она перестала дышать. Ива была моим укрытием, пока он не нашел и меня тоже. И его руки сжали мою мягкую шею, оставляя на ней такие же следы, как и грязные ботинки на только что выпавшем снеге.

Наутро почти весь снег растаял. Тебе совсем необязательно было отвозить нас в школу на телеге. Но ты приехал. Даррелл сидел сзади на снопе сена, Джип, счастливый, возился у него в ногах. Я хотела сесть рядом с братом, но ты настоял, чтобы я сидела рядом с тобой. Как галантно.

Я уставилась на круп мула и вдыхала смолистый запах дерева, которым пропахло твое коричневое шерстяное пальто.

Ты дернул за вожжи, и мы тронулись в путь.

– Урод, правда?

Я подняла голову. Ты имел в виду мула.

Покачав головой, я ответила:

– Он и не должен быть красивым.

Ты усмехнулся.

– А где ты раздобыла свою рябую кобылу?

Я ждала, что на этот вопрос ответит Даррелл, но он молчал. Я обернулась, он внимательно разглядывал окрестности, но это меня ни на секунду не обмануло. Похоже, придется отвечать самой. Я тщательно подбирала слова.

– Во время боя. Его владельца убило.

– Да?

Фантом вполне могла принадлежать кому-то из Пинкертона, но я знала, что ты знаешь – это не так.

– Я назвала ее Фантом.

Совесть заставила меня тихо добавить:

– Она должна принадлежать тебе.

– Вперед! Но! – закричал ты мулу, нашедшему пучок зеленой травы в проталине, и уселся удобнее.

– Фантом. Как тебе пришло это в голову?

– Потому что она больше призрак, чем животное.

По твоим глазам я поняла, что ты хочешь продолжения разговора.

– Иногда мне кажется, что она читает мои мысли.

Ты засмеялся.

– Мои мысли скучно читать. Но, тварь бессловесная!

И тут начала смеяться я.

– Что тебя развеселило?

– Бессловесная тварь. – Я постучала себя по груди.

Ты покраснел, а я все не могла перестать смеяться.

– Это не про тебя!

Меня удивила страстность, с которой ты это сказал.

– Большинство людей так думает.

– Хм.

Ты снова стал смотреть на дорогу, хотя твой мул мог довезти нас до города и с завязанными глазами. А я снова уставилась на его круп, едва сдерживаясь от хохота.

– Почему ты так долго не говорила?

Снова тот же вопрос, что уже задавал мне Даррелл, и все-таки ответить на него я была не готова. Никому бы не захотелось услышать то, что я должна сказать. Да я бы и не смогла. Мама не разрешала. Я не хотела. Я не знаю. Я ждала, пока Мария скажет мне, что я смогу. Не твое дело.

Я выпрямила спину.

– Лучше поздно, чем никогда.

Ты взглянул на меня и сразу отвернулся, но я все равно успела заметить твою улыбку. Ты приподнял шляпу, как тот из соперников, кто потерпел поражение в шуточной перепалке.

– Пусть будет так, Птичка-невеличка.

Я с удивлением посмотрела на тебя, но твой взгляд уже был прикован к дороге.

Ты заговорил только, когда показались первые дома.

– Значит, твоя лошадь может читать мысли. Интересно, какие?

Я ответила, не задумываясь.

– Правда интересно?

– По-моему, ты лучше, чем кто-либо в этом городе, умеешь думать.

А-а. Мужчины Росвелла, да и не только отсюда, не считают способность мыслить достоинством женщины. Я вдруг подумала о папе. Я точно была уверена, что он гордился тем, что у нашей мамы крепкая воля и быстрые мозги. Возможно, я ошибалась.