Тесс Герритсен - Игра с огнем (сборник)

– Вы считаете, причиной ее приступов стала музыка?

– Теоретически такое не исключено. Известны случаи, когда приступы были вызваны визуальным воздействием. Например, мигающим светом или повторяющимися вспышками. Может быть, мозг Лили чувствителен к нотам определенных частот или в определенном сочетании. Мы дадим ей прослушать вашу музыку через наушники и будем наблюдать за электрической активностью ее мозга. Посмотрим, не вызовет ли у нее музыка такого же агрессивного поведения.

Его предложение кажется мне абсолютно логичным, и я, конечно, с ним абсолютно согласна. Но тогда кто-то должен записать «Incendio», а меня при мысли о том, что я буду играть эту музыку, мороз подирает по коже. Теперь этот вальс ассоциируется с кровью, с болью, и я больше не хочу его слышать.

– Я назначу МЭГ на следующую среду. Запись должна быть готова заранее, – говорит он.

– Никакой звуковой записи нет. По крайней мере… я думаю, ее не существует. У меня есть нотная запись от руки – я купила ее в антикварном магазине.

– Тогда почему бы вам самой не записать его? А мне можете переслать цифровой файл.

– Я не могу. Я хочу сказать… – Я делаю глубокий вдох. – Я его еще не освоила. Вещь довольно трудная. Но могу попросить мою подругу Герду записать ее. Она первая скрипка в нашем квартете.

– Отлично. Попросите ее переслать мне файл ко вторнику. А дочку привозите в больницу в следующую среду в восемь утра. – Он улыбается, закрывая медицинскую карту Лили. – Я знаю, вы пережили несколько трудных недель, миссис Ансделл. Надеюсь, МЭГ даст нам ответ.

На сей раз Роб тоже едет к доктору, что почему-то раздражает меня. Прежде я одна ездила повсюду, всюду ждала, таскала Лили по приемным и лабораториям. И только теперь, когда наступил решающий день, Роб наконец-то соизволил поехать с нами. Лаборант уводит нашу дочь на МЭГ, и мы с Робом в приемной садимся на жуткого вида диван, обитый клетчатой материей. Хотя мы сидим рядом, за руки не держимся, даже не прикасаемся друг к другу. Я открываю один из женских журналов, лежащих на столике, но нервы шалят, и читать я не могу, а потому бессмысленно листаю глянцевые страницы с кожаными бумажниками, высокими каблуками и красотками с идеальной кожей, по которой скатываются капли росы.

– По крайней мере, теперь мы имеем дело с чем-то, поддающимся лечению, – говорит Роб. – Если одно противосудорожное средство не подействует, попробуем другое.

Он, конечно, посмотрел, какие имеются лекарства. Мой муж собрал множество распечаток по лекарствам против эпилепсии, их дозировкам и побочным эффектам. Теперь, когда у него есть название для болезни Лили, он готов бороться с недугом, как любой человек действия.

– А если препараты не помогут, мы попробуем нейрохирургические процедуры, – добавляет он, словно это какая-то утешительная новость.

– Ей еще не поставили диагноз, – отрезаю я. – Не надо говорить об операции.

– Ты права. Извини. – По крайней мере, теперь он берет меня за руку. – Ты не больна, Джулия?

– Не я здесь пациент. Почему ты спрашиваешь?

– Доктор Черри сказал, что, когда болен ребенок, болеет вся семья. Я знаю, тебе досталось в последние дни.

– А тебе – нет?

– Основная тяжесть легла на тебя. Ты ночами не спишь, почти ничего не ешь. Может, тебе побеседовать с кем-нибудь? Майкл порекомендовал одного психиатра, женщину, которая специализируется…

– Постой. Ты говорил обо мне с кем-то на работе?

Он пожимает плечами:

– Просто разговаривали. Майкл спросил, как вы с Лили поживаете.

– Я надеюсь, ты не посвятил его во все унизительные детали. – Я выдергиваю свою руку из его и тру голову, которая разболелась от нашего разговора. – Значит, твои коллеги считают, мне нужен мозгоправ?

– Джулия. – Он вздыхает и обнимает меня за плечи. – Все будет хорошо. Что бы ни случилось, что бы ни показал сегодняшний тест, мы все переживем вместе.

Дверь открывается, мы оба поднимаем головы и видим доктора Салазара, который выходит в приемную.

– Лили идеальный маленький пациент, – улыбается он. – Пока лаборант развлекает ее игрушками, давайте поговорим о результатах.

Он садится перед нами, и я пытаюсь прочесть выражение его лица, но вижу только вкрадчивую улыбку. Я понятия не имею, что он собирается нам сказать.

– Во время записи мы стимулировали ее разными способами, как визуальными, так и слуховыми. Мигающим светом, различными акустическими тонами. Громкими и тихими, высоко- и низкочастотными. Ничто не вызывало у нее судорожной активности. Ее мозг, судя по всему, обрабатывает информацию и реагирует совершенно нормально.

– Вы хотите сказать, у нее нет эпилепсии?

– Верно. Об этом говорят полученные результаты.

Я будто несусь на очередной бугор «русских горок», от которого захватывает дух. Я уже смирилась с тем, что поведение Лили объясняется эпилепсией, а теперь у меня нет никаких объяснений, а это даже хуже эпилепсии, так как мне снова возвращают дочь, склонную убивать котов и калечить мать. Маленького монстра, который вонзает мне в ногу осколок стекла, напевая: «Мамочке сделать бо-бо. Мамочке сделать бо-бо».

– В данный момент я не вижу оснований для дальнейшего тестирования, – говорит доктор Салазар. – Я считаю Лили абсолютно нормальным ребенком.

– Но как быть с ее поведением? – спрашиваю я.

Да-да, задаю тот самый докучливый вопрос, который и привел нас сюда.

– Теперь, когда мы убедились в отсутствии неврологических аномалий, вам следует обратиться к детскому психиатру, – говорит доктор Салазар. – Она еще очень мала, но ее поведение может быть показательным даже в таком нежном возрасте.

– А вы все опробовали во время теста? Вы проигрывали ей вальс? Герда ведь отправила вам запись.

– Да, проигрывали. Кстати, очаровательная вещица, очень запоминающаяся. Мы три раза дали ей прослушать запись через наушники. Отметили только возросшую электрическую активность в правой области префронтальной коры и в теменной коре.

– И что это значит?

– Области мозга, о которых я сказал, насколько нам известно, отвечают за долговременную слуховую память. Если вы слышите что-то в первый раз – например, случайный набор звуков, – то помните его только несколько секунд. Но если вы слышите его многократно или если он имеет для вас какой-то особый смысл, то он многократно проходит через гиппокамп и лимбическую систему. К нему прикрепляются эмоциональные метки, и в таком виде он запоминается в коре головного мозга. Поскольку вальс находится в долговременной памяти Лили, она определенно много раз слышала его прежде.

– Она его не слышала. – Я недоуменно перевожу взгляд с Роба на доктора Салазара и назад. – Она слышала его всего два раза.