Ю Несбё - И прольется кровь

– Ты меня сейчас застрелишь?

– Да, – сказал я, вместо того чтобы выстрелить.

У него были собачьи карие глаза и жидкая бороденка, уныло свисавшая с уголков губ.

– Сколько тебе платит Рыбак?

– Достаточно.

Я начал жать на курок. Одно его глазное яблоко задрожало. Он зевнул. Я слышал, что собаки зевают, когда нервничают. Однако курок не поддавался. Нет, не так, это палец не поддавался. Черт. В коридоре позади Густаво я увидел полку, на ней лежала пара варежек и синяя шерстяная шапка.

– Надевай шапку, – сказал я.

– Что?

– Шерстяную шапку. Натяни ее на лицо. Немедленно. Или…

Он выполнил мой приказ и превратился в синюю мягкую кукольную голову без лица. Он по-прежнему казался несчастным: под футболкой с логотипом «Ессо» вырисовывалось круглое пузо, а руки безвольно висели вдоль тела. Только бы не видеть его лица. Я прицелился в шапку.

– Мы можем все разделить, – зашевелился рот под шерстяной тканью.

Я нажал на курок. Я был совершенно уверен, что нажал на курок. Но я не мог этого сделать, потому что все еще слышал его голос:

– Если ты позволишь мне уйти, то получишь половину денег и амфетамина. Это только наликом девяносто кусков. И Рыбак ничего не узнает, потому что я навсегда исчезну. Уеду за границу, заведу новые документы. Клянусь.

Мозг – это удивительное, необыкновенное изобретение. В то время как одна часть мозга осознавала, что это идиотская, опасная для жизни мысль, вторая выполняла расчеты. Девяносто тысяч. Плюс премия тридцать тысяч. Плюс мне не придется убивать этого парня.

– Если ты снова здесь появишься, мне конец, – сказал я.

– Тогда нам обоим конец, – ответил он. – Пояс для денег в придачу.

Черт.

– Рыбаку нужен труп.

– Скажи, тебе пришлось от него избавиться.

– Почему?

Шапка молчала. Прошло секунды две.

– Потому что на нем были улики против тебя. Ты собирался застрелить меня в голову, но пуля не вышла из черепа. Это легко представить, если посмотреть на твой игрушечный пистолетик. Пуля застряла в голове, и она может привязать тебя к убийству, потому что эта игрушка уже проходила по одному эпизоду. Поэтому ты перенес мой труп в машину и утопил меня в Бюнне-фьорде.

– У меня нет машины.

– Значит, ты взял мою машину. Мы бросим ее у Бюнне-фьорда. У тебя права есть?

Я кивнул, а потом сообразил, что он не может этого увидеть. Сообразил, что это очень плохая идея, и снова поднял пистолет. Но было уже поздно: он стянул шапку и широко улыбнулся. Живые глаза. Отблеск золотого зуба.

Спустя время, конечно, можно спросить, почему я не застрелил Густаво в подвале после того , как он отдал мне деньги и наркотики, закопанные под кучей угля. Я мог просто погасить свет и выстрелить ему в затылок. Тогда Рыбак получил бы свой труп, я получил бы не половину, а все деньги, и мне не пришлось бы ходить и ждать, когда Густаво появится вновь. Для необыкновенного мозга эта задачка должна была оказаться совсем несложной. Она и была такой. Только вот ответ заключался в том, что мне хотелось избежать выстрела ему в голову. И я знал, что половина денег была ему нужна для того, чтобы уехать и скрываться. Ответ в том, что я сострадательный, малодушный размазня, заслуживающий всего того дерьма, что приготовила для него судьба.

Но Анна этого не заслужила.

Анна заслуживала лучшего.

Она заслуживала жизни.

Щелчки.

Я открыл глаза. Олень убегал.

Кто-то шел сюда.

Я рассматривал его в бинокль.

Он шел вперевалку, ноги у него были настолько короткими и кривыми, что вереск задевал ширинку.

Я опустил винтовку.

Дойдя до хижины, он снял клоунский колпак, вытер пот и улыбнулся:

– Сейчас неплохо бы выпить холодненькой виидны .

– Боюсь, у меня нет…

– Саамская самогонка от лучшего самогонщика. У тебя есть две бутылки.

Я пожал плечами, и мы зашли в дом. Я открыл бутылку и разлил прозрачное, комнатной температуры спиртное по двум чашкам.

– Твое здоровье, – сказал Маттис и осушил одну из чашек.

Я ничего не сказал, просто залил в себя этот яд.

Маттис внимательно следил за мной, утирая рот.

– Эх, хороша. – Он протянул мне чашку.

Я налил.

– Ты следил за Кнутом?

– Я знал, что эта виидна предназначена не его отцу, поэтому должен был удостовериться, что мальчишка не собирается выпить ее сам. Человек должен брать на себя хоть немного ответственности. – Он ухмыльнулся, и из-под его верхней губы через желтые передние зубы просочился коричневый соус. – Значит, вот где ты обитаешь.

Я кивнул.

– Как идет охота?

Я пожал плечами:

– С куропатками плохо, ведь в этом году мало мышей и леммингов.

– У тебя винтовка. А в Финнмарке не так много диких оленей.

Я сделал глоток из кружки. На вкус жидкость была действительно ужасной, даже несмотря на то, что после первого глотка у меня частично атрофировались вкусовые рецепторы.

– Я тут думал, Ульф, о том, что делает такой человек, как ты, в маленькой хижине в Косунде. Ты не охотишься. Ты приехал не для того, чтобы найти покой и умиротворение, – тогда ты бы так и сказал. В чем же дело?

– Как думаешь, что будет с погодой? – Я наполнил его чашку. – Ветрено? Не очень солнечно?

– Прости, что спрашиваю, но ты от чего-то бежишь. От полиции? Ты должен деньги?

Я зевнул и спросил:

– Откуда ты узнал, что самогон предназначен не для отца Кнута?

Он наморщил низкий широкий лоб:

– Ты о Хуго?

– Я унюхал запах сивухи в его мастерской. Он не трезвенник.

– Ты был в его комнате? Лея впустила тебя в дом?

Лея. Ее звали Лея.

– Тебя, поверить не могу! Сейчас, когда… – Он внезапно замолчал, просиял, склонился вперед и со смехом ударил меня по больному плечу. – Вот в чем дело! Женщина! Ты – любитель чужих жен. За тобой гонится муж, так ведь?

Я потер плечо:

– Как ты догадался?

Маттис указал на свои узкие раскосые глаза:

– Мы, саамы, дети земли, знаешь ли. Вы, норвежцы, следуете голосу разума, а мы – простые шаманы, которые не разумеют, а чувствуют, видят .

– Лея всего лишь одолжила мне эту винтовку, – сказал я. – До тех пор, пока ее муж не вернется с ловли сайды.

Маттис посмотрел на меня. Его челюсти ходили вверх-вниз, как мельничное колесо. Он сделал малюсенький глоток из чашки:

– Тогда можешь долго ею пользоваться.

– Вот как?

– Ты спросил, как я догадался, что спиртное предназначено не для Хуго. Потому что он не вернется домой с ловли сайды.

Еще один крошечный глоток.

– Сегодня утром пришло сообщение, что нашли его зюйдвестку. – Он поднял на меня глаза. – Лея ничего об этом не говорила? Нет, видимо, не говорила. Паства молится за Хуго уже четырнадцать дней. И они, лестадианцы, думают, что он спасется, какая бы погода ни была на море. Все остальное было бы богохульством.