Ю Несбё - И прольется кровь

– Говоришь, ты живешь за церковью?

Анита просияла:

– Да, это совсем недалеко.

Я посмотрел на гравийную дорожку. Он мог вернуться когда угодно.

– Можем срезать путь через территорию церкви, чтобы нас никто не заметил?

– Почему это никто не должен нас заметить?

– Я думаю о… э-э, о твоей репутации.

– О моей репутации? – Она хихикнула. – Все знают, что Анита любит мужчин.

– Хорошо, тогда о своей.

Она пожала плечами:

– Ну, если ты так щепетильно к этому относишься, то ладно.

В доме были шторы.

А в коридоре стояла пара мужских ботинок.

– Кто…

– Мой отец, – сказала Анита. – И не надо шептать, он спит.

– А разве в таких случаях не принято разговаривать шепотом?

– Все еще боишься?

Я посмотрел на ботинки. Они были меньше моих.

– Нет.

– Отлично. Пошли…

Мы прошли в ее спальню. Комната была узкой, а кровать в ней рассчитана на одного человека, причем довольно стройного. Анита сняла платье через голову, толкнула меня на кровать, расстегнула мои брюки и стянула их вместе с трусами одним движением. Потом она скинула лифчик и выскользнула из трусиков. Кожа у нее была бледной, почти белой, с красными отметинами и царапинами. Но следов от уколов я не заметил. Она была чиста. Дело было не в наркотиках.

Она села на кровать и посмотрела на меня:

– Наверное, пиджак лучше снять?

Пока я снимал пиджак и вешал его и рубашку на единственный стул в комнате, из соседней комнаты раздавалось похрапывание. Тяжелые, раскатистые вдохи, хлопающие выдохи, как будто грохот прохудившегося глушителя. Анита открыла ящик тумбочки.

– Гондонов нет, – сказала она. – Значит, тебе придется быть осторожным, я не хочу ребеночка.

– Я не смогу быть осторожным, – быстро ответил я. – Никогда не мог. Может быть, мы просто… э-э-э, помилуемся немного?

– Помилуемся? – Она произнесла это слово так, словно оно было мерзостью. – У папы есть резинка.

Она голышом вышла из комнаты, и я услышал, как открылась дверь в соседнюю комнату, причем звук храпа усилился, подобно взревевшему двигателю, после чего продолжился с той же громкостью, что и раньше. Через несколько секунд Анита вернулась с потертым коричневым портмоне и принялась в нем копаться.

– Вот, – сказала она и бросила мне пластиковый квадратик.

Уголки пластика потерлись. Я поискал срок годности на упаковке, но не нашел.

– У меня не получится с презервативом, – сказал я. – Просто не получится.

– Получится, – сказала она и взяла в руки мой напуганный до смерти член.

– Прости, а чем ты занимаешься здесь в Косунде, Анита?

– Заткнись.

– Хм. Может, ему надо немного… э-э, йода?

– Заткнись, я сказала.

Я посмотрел на маленькую ладошку, уверенную в своей способности творить чудеса. Я думал о том, где может находиться Йонни. В такой маленькой деревне несложно найти человека, который расскажет ему, что недавно прибывший южанин обитает в охотничьей хижине. Он будет искать там и на свадьбе. Корнелиус обещал помалкивать. Пока я здесь, я в безопасности.

– Ну вот, посмотри, – довольным голосом пробормотала Анита.

Я с удивлением посмотрел на чудо. Должно быть, дело в реакции на стресс; я читал, что у некоторых мужчин перед повешением происходит эрекция. Не выпуская моего члена и не прекращая движений, она схватила презерватив левой рукой, разорвала упаковку зубами, высосала презерватив и, сложив губы в форме буквы «О», взяла его в рот. Потом она будто нырнула вниз, а когда вновь подняла голову, я был экипирован и готов к схватке. Анита откинулась назад на кровати и раздвинула ноги.

– Я только хочу сказать, что…

– Ты правда еще не закончил трепаться, Ульф?

– …не люблю, когда меня сразу после всего выгоняют. Дело в самоуважении, если ты…

– Заткнись и поспеши, пока ты еще можешь.

– Обещаешь?

Она вздохнула:

– Просто хорошенько оттрахай Аниту.

Я заполз в постель. Она помогла мне устроиться. Я закрыл глаза и начал толчковые движения, не слишком быстрые и не слишком медленные. Она стонала, ругалась и бранилась, но так, что мне ее слова казались ободряющими. В отсутствии какого-нибудь метронома я скоро стал двигаться в такт храпу из соседней комнаты. Я чувствовал, что дело идет на лад. Я старался не думать о свойствах презерватива или о том, как может выглядеть наше с Анитой потомство.

Внезапно она застыла и замолчала.

Я прекратил толчковые движения, подумав, что она что-то услышала, например перемену ритма отцовского храма или приближение кого-то к дому. Я затаил дыхание и прислушался. Храп представлялся мне абсолютно таким же равномерным, как и раньше.

И вот женское тело подо мной вдруг полностью расслабилось. Я озабоченно посмотрел на Аниту. Ее глаза были закрыты, она казалась неживой. Я осторожно прикоснулся большим и указательным пальцем к ее шее, пытаясь нащупать пульс, и не нашел его. Черт, где же пульс, она что…

Потом из ее рта раздался низкий звук. Поначалу это был ворчливый рык, он постепенно нарастал, переходя во что-то знакомое. Тяжелый вдох и выдох, как из дырявого глушителя.

Вот так, она была дочерью своего отца.

Я втиснулся в пространство между маленьким женским телом и стеной, почувствовал спиной холод обоев, а бедром – край кровати. Но я был в безопасности. Пока.

Я закрыл глаза. В голове у меня было две мысли. Я до сих пор не вспомнил о валиуме. И «ты застрелишь зеркальное отражение».

А потом я уплыл в мир снов.

За завтраком я встретился с отцом Аниты, и облик его удивительно совпал с представлением, которое неосознанно возникло у меня в голове из-за его храпа. Волосатый, полный и суровый мужчина. Мне казалось, что в его храпе я слышал даже его сетчатую майку.

– Ну, – сказал он сурово и затушил окурок в недоеденном куске хлеба, лежащем перед ним на столе. – Судя по твоему виду, кофе тебе не помешает.

– Спасибо, – с облегчением сказал я, усаживаясь напротив него за пластмассовый стол.

Он посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на газету, облизал кончик карандаша и мотнул головой в сторону плиты и кофейника:

– Бери сам. Не получится и дочь мою трахать, и чтоб кофе тебе подносили.

Я кивнул, нашел в шкафчике чашку и налил в нее чернющий кофе, поглядывая в окно. Облачность не прошла.

Отец Аниты сидел, уставившись в газету. В наступившей тишине я слышал тихое похрапывание Аниты.

Мои наручные часы показывали четверть десятого. Интересно, Йонни все еще в деревне или уехал искать меня в других местах?

Я отхлебнул кофе. У меня возникло желание прожевать его перед тем, как проглотить.

Отец Аниты поднял на меня глаза:

– Подскажи мне другое слово, обозначающее кастрацию.

Я посмотрел на него:

– Оскопление.