Ю Несбё - И прольется кровь

Я знал, что этот парень не был полицейским агентом: у агентов много волос и одеваются они как хиппи. Я боялся, что он – один из людей Рыбака. Но со временем я понял, что Рыбаку нет дела до мелкой рыбешки вроде меня, надо было только постараться не увеличивать свой бизнес и не вторгаться на его рынок амфетаминов и героина. Как Хоффманн. Хоффманн кончил плохо: не было больше никакого Хоффманна.

Я швырнул окурок на гравийную дорожку.

У тебя есть немного времени, пока ты не догоришь до фильтра, а потом наступит неумолимый конец. Но весь смысл в том, чтобы догореть до фильтра, не потухнуть раньше времени. Вообще-то, я не уверен насчет смысла, но такова была моя цель . На смысл мне по большому счету плевать. И не каждый день после похорон я был настолько уверен в своей цели.

Я закрыл глаза и сосредоточился на солнце, на том, как оно согревает кожу. На наслаждении. Гедон. Греческий бог. Или идол, как говорят здесь, на освященных землях. Большая наглость называть чужих богов – не тех, каких выдумал сам, – идолами . «Ты не должен знать другого бога, кроме Меня» [1]. Естественное предписание любого диктатора своим подданным. Забавно только, что христиане сами этого не понимали, не видели механизмов, силы регенерации и самодостаточности, благодаря которым эти суеверия смогли пережить две тысячи лет, и думали, что ключ к спасению предназначался тем, кому невероятно повезло родиться в тот самый промежуток времени, по сути краткий миг в истории человечества, да еще и в той небольшой части земного шара, где когда-либо звучал короткий призыв «кому в рай?».

Тепло закончилось. На солнце набежало облако.

– Там бабушка.

Я открыл глаза. Это не облако. Солнце создавало ореол над рыжими волосами мальчика. Неужели та женщина действительно приходится ему бабушкой?

– Что, прости?

Он вытянул руку:

– Могила, на которую ты бросил окурок.

Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и увидел, что из клумбы у черного камня поднимается небольшой дымок.

– Извини. Я целился на дорожку.

Он скрестил руки на груди:

– В самом деле? Как же ты попадешь в куропатку, если даже на дорожку попасть не способен?

– Хороший вопрос.

– Ну что, вспомнил какой-нибудь анекдот?

– Нет, я же говорил, что могу долго вспоминать.

– Но уже прошло… – он посмотрел на часы, которых у него не было, – двадцать пять минут.

Он сильно преувеличивал. Мне пришло в голову, что дорога до хижины может оказаться долгой.

– Кнут! Не мучай человека, – раздался голос его матери.

Она вышла из церкви и направилась к воротам.

Я встал и пошел за ней. Она шла упругой походкой, держа спину прямо, чем напомнила мне лебедя. Гравийная дорожка, проходившая мимо церкви, бежала дальше среди скопища домов, которое и было Косундом. Тишина казалась почти неприятной. До сих пор я не видел других людей, кроме этих двоих и вчерашнего саама.

– Почему в домах нет занавесок? – спросил я.

– Потому что Лестадиус учит нас, что мы должны позволить свету Божьему проникать в наши жилища, – ответила она.

– Лестадиус?

– Ларс Леви Лестадиус. Ты что, правда не знаком с его учением?

Я отрицательно покачал головой. Кажется, я что-то читал об этом шведском священнике прошлого века, который боролся с распутством среди местных жителей, но учения его я не знал, да и вообще думал, что эти древние вещи уже давно никого не интересуют.

– Ты не лестадианец? – спросил мальчик. – Тогда ты сгоришь в аду.

– Кнут!

– А что, так дедушка говорит! Уж он-то знает, он был странствующим проповедником в Финнмарке и Северном Тромсе, вот так!

– А еще дедушка говорит, что о своей вере не надо кричать на каждом углу. – Женщина посмотрела на меня извиняющимся взглядом. – Иногда наш Кнут увлекается. Ты из Осло?

– Там родился и вырос.

– Есть семья?

Я покачал головой.

– Уверен?

– Что?

Она улыбнулась:

– Ты замешкался. Может быть, разведен?

– Тогда ты точно сгоришь! – закричал Кнут и зашевелил пальцами, изображая, по всей видимости, адское пламя.

– Не разведен.

Я заметил, как она исподтишка бросила на меня взгляд.

– Одинокий охотник вдали от дома, вот, значит, как. А чем ты занимаешься?

– Я продавец, – сказал я. Какое-то движение заставило меня посмотреть наверх, и за мгновение до того, как задернулись занавески, я увидел мужское лицо. – Но только что уволился. Постараюсь найти что-нибудь новое.

– Что-нибудь новое, – повторила женщина и, как мне показалось, вздохнула.

– А ты моешь полы? – спросил я больше для поддержания разговора.

– Мама – звонарь и церковный служка, – вмешался Кнут. – Дедушка говорит, что она могла бы взять на себя и обязанности священника. Ну, если бы была мужчиной.

– А разве уже не приняли закон, разрешающий женщинам становиться священниками?

Она рассмеялась:

– Женщина-священник в Косунде?

Мальчик пальцами изобразил пламя.

– Вот мы и пришли. – Она свернула к маленькому домику без занавесок.

Во дворе на бетонных блоках стоял автомобиль «вольво» без колес, а рядом с ним приютилась тележка, в которой лежали два ржавых обода.

– Это папина машина, – сказал Кнут. – А это – мамина. – Он указал на маленький горбатый «фольксваген» в темном гараже.

Мы вошли в незапертый дом, и женщина проводила меня в гостиную, а сама отправилась искать ружье. Мы с Кнутом остались стоять. Обстановка была спартанской, но в доме было красиво, чисто и прибрано. Прочная мебель, но ни телевизора, ни стереоустановки, никаких домашних растений, из картинок на стенах только Иисус с ягненком на руках и свадебная фотография.

Я подошел ближе. Это она, никаких сомнений. Она была хорошенькой, почти красавицей в своем белом платье. Рядом с ней стоял высокий широкоплечий мужчина. Взгляд на его улыбающееся, но одновременно суровое, замкнутое лицо по какой-то причине заставил меня задуматься о том, что я только что видел на улице, посмотрев в чужое окно.

– Иди сюда, Ульф!

Я пошел по коридору на голос и попал в помещение, похожее на мастерскую. Самодельная скамейка, заржавелые автомобильные запчасти на ней, поломанные детские игрушки, которые явно оказались здесь не вчера, и другие незавершенные проекты.

Женщина нашла коробку патронов и указала на дробовик, висевший рядом с винтовкой на вбитых в стену гвоздях так высоко, что ей было не дотянуться. Я начал подозревать, что она держала меня в гостиной, чтобы немного прибраться в этой комнате. Я увидел отпечатки бутылочных донышек и отчетливо различил запах сивухи, спирта и табака.

– А пули для винтовки у тебя есть? – спросил я.

– Конечно, – ответила она. – Но ты вроде на куропаток собирался охотиться?

– С винтовкой будет сложнее, но интереснее, – сказал я, потянулся и снял оружие со стены. Я выглянул на улицу. Занавеска в окне соседнего дома шевельнулась. – Да и дробь из дичи не придется выковыривать. Как заряжать?