Ю Несбё - И прольется кровь

Она внимательно посмотрела на меня, совершенно серьезно раздумывая над тем, шучу я или нет, а потом показала как. Учитывая мою профессию, может сложиться впечатление, что я много знаю об оружии, но на самом деле я только слегка разбираюсь в пистолетах. Женщина вставила магазин, показала, как он заряжается, и объяснила, что винтовка полуавтоматическая, поэтому по закону при охоте в магазине должно находиться не более трех зарядов, плюс один в патроннике.

– Ну ясное дело, – сказал я, повторяя за ней операцию по заряжанию винтовки.

Что мне нравится в оружии, так это звук смазанного железа, звук точнейшего инженерного искусства. Но на этом все заканчивается.

– Это тоже может тебе пригодиться, – сказала женщина.

Я повернулся. Она протягивала мне бинокль. Модель Б-8, советский военный бинокль. Мой дед добыл такой благодаря своим связям, он пользовался им для изучения деталей церковных фасадов. Он рассказывал мне, что до и во время войны всю хорошую оптику делали в Германии, и, захватив восточную часть Германии, Советы первым делом похитили промышленные секреты и стали делать дешевые, но чертовски хорошие копии немецкого оборудования. Одному богу известно, как здесь оказался Б-8. Я отложил винтовку и посмотрел в бинокль на дом, где иногда появлялось лицо. Сейчас там никого не было.

– Я, конечно, заплачу за аренду.

– Глупости. – Она заменила патронташ другим и положила его передо мной. – Хуго наверняка посчитает, что будет достаточно платы за потраченные патроны.

– А где он?

– Ловит сайду.

Возможно, спрашивать об этом было бесцеремонно, поскольку лицо ее нахмурилось.

– У тебя есть еда и питье? – спросила она.

Я покачал головой. Я даже не подумал об этом. Сколько же раз я ел после отъезда из Осло?

– Могу сделать тебе бутерброды, а остальное купишь в магазине у Пирьо. Кнут тебя проводит.

Мы снова вышли на крыльцо. Женщина посмотрела на часы, наверное, хотела убедиться, что я пробыл у нее совсем недолго и соседям не о чем будет сплетничать. Кнут носился взад-вперед по двору, как собака перед прогулкой.

– До хижины около получаса, даже, скорее, час, – сказала женщина. – Все зависит от скорости ходьбы.

– Хм. Я не знаю точно, когда прибудет мое ружье.

– Я не спешу. Хуго не часто охотится.

Я кивнул, подтянул ремень на винтовке и повесил ее через плечо. Боже мой. Я бросил взгляд на деревню и попытался придумать, что сказать на прощание. Женщина склонила голову набок, совсем как сын, и убрала несколько прядей со лба.

– Не такая уж красота, по твоему мнению, правда?

Наверное, вид у меня был смущенный, потому что она засмеялась и ее высокие скулы покраснели:

– Косунд, я говорю о нем. О наших домах. Но здесь было красиво. До войны. Но когда в тысяча девятьсот сорок пятом пришли русские, а немцы бежали, при отступлении они сожгли все полностью. Все, кроме церкви.

– Тактика выжженной земли.

– Людям нужны дома. Мы построили их быстро. И некрасиво.

– Не так уж и некрасиво, – соврал я.

– Да ладно, – рассмеялась она. – Дома ужасные, чего нельзя сказать о людях, которые в них живут.

Я посмотрел на ее шрам:

– Верю тебе. Тогда мы пошли. Спасибо.

Я протянул ей руку. На этот раз она ее пожала. Ее рука была твердой и теплой, как нагретый солнцем гладкий камень.

– Благослови тебя Господь.

Я посмотрел на нее. Похоже, она говорила совершенно искренне.

Магазин Пирьо располагался в подвале одного из домов. Внутри было темно, а сама хозяйка не появилась, пока Кнут трижды не проорал: «Пирьо!» Она оказалась большой и круглой, на голове у нее был платок. Она произнесла писклявым голосом:

– Jumalan terve.

– Прошу прощения? – сказал я.

Она повернулась в сторону Кнута.

– Благослови тебя Господь, – перевел мальчик. – Пирьо говорит по-фински, но она знает, как ее товары называются по-норвежски.

Товары располагались позади прилавка, Пирьо доставала их по мере того, как я заказывал. Мясные фрикадельки «Йойка» в банках, консервированные рыбные котлеты, колбаса, сыр, пшеничный хлеб грубого помола.

Пирьо складывала стоимость товаров в уме, потому что, когда я закончил, она просто написала на бумажке цифру и показала ее мне. До меня дошло, что мне надо было достать несколько купюр из пояса с деньгами, прежде чем заходить в магазин, а поскольку в мои намерения не входило оповещать всех о том, что я разгуливаю здесь со значительной суммой денег, примерно со ста тринадцатью тысячами крон, я повернулся спиной к Пирьо и Кнуту, подошел к стене и расстегнул две нижние пуговицы на рубашке.

– Здесь нельзя писать, Ульф, – сказал Кнут.

Я повернул к нему голову и посмотрел на него.

– Это я пошутил, – засмеялся он.

Пирьо жестами показала, что не может дать сдачу со стокроновой бумажки, которую я ей протянул.

– Все в порядке, – сказал я. – Оставь себе на чай.

Она ответила что-то на своем жестком непонятном языке.

– Она говорит, что ты можешь вернуться и взять что-нибудь еще, – перевел Кнут.

– Тогда ей следовало бы записать сумму.

– Она все помнит, – сказал Кнут. – Пошли.

Кнут приплясывал на тропе передо мной. Вереск бился о наши брюки, вокруг наших голов летали комары. Тундра.

– Ульф…

– Да?

– Почему у тебя такие длинные волосы?

– Потому что их никто не подстриг.

– А-а-а.

Прошло двадцать секунд.

– Ульф…

– Мм?

– Ты совсем ничего не знаешь по-фински?

– Нет.

– А по-саамски?

– Ни слова.

– Ты говоришь только по-норвежски?

– И по-английски.

– В Осло много англичан?

Я сощурился на солнце. Если сейчас полдень, значит мы идем четко на запад.

– В общем-то, нет, – ответил я. – Но это всемирный язык.

– Ага, всемирный. Дедушка тоже так говорит. Он говорит, что норвежский – язык разума, а саамский – язык сердца. А финский – это святой язык.

– Ну, раз он так говорит…

– Ульф…

– Да?

– Я знаю один анекдот.

– Хорошо.

Он остановился, подождал меня и зашагал по вересковым зарослям рядом со мной:

– Что это такое: ходит и ходит и никак не дойдет до дверей?

– Это вроде бы загадка?

– Сказать отгадку?

– Да, придется.

Мальчик заслонился ладонью от солнца и посмотрел на меня:

– Ты врешь, Ульф.

– Прости, что?

– Ты знаешь ответ.

– Правда?

– Все знают ответ на эту загадку. Почему же вы всегда врете? Вы будете…

– Гореть в аду?

– Да!

– А кто такие эти «вы»?

– Папа. И дядя Уве. И мама.

– Ну да? А мама-то про что врет?

– Она говорит, что я не должен бояться папу. Теперь твоя очередь рассказывать анекдоты.

– Я не очень-то умею рассказывать анекдоты.

Кнут застонал, повесил голову и стал теребить руками вереск.

– Ты не можешь ни во что попасть, ты ничего не знаешь о куропатках, и ты не помнишь анекдотов. А ты вообще что-нибудь можешь ?