Энтони Беркли - Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник)

Волнение его все росло, но только когда судья подошел к концу своей речи, мистер Тодхантер понял, что доведен до точки кипения.

Вплоть до того поведение судьи было безупречно. На протяжении пространной своей речи преодолевая, что мало кому из судей по силам, искушение вразумлять окружающих, как жить согласно букве закона, он высказывался строго по существу дела. Но под занавес не устоял и, как это обычно бывает, в последних словах выдал себя, показав, что на высоком своем посту руководствуется не столько законами, сколько нормами этики и морали.

– Не исключено, господа присяжные, что кое-кто из вас склоняется к еще одной формулировке приговора, которая совсем здесь не обсуждалась. Я имею в виду вердикт «виновен, но невменяем». Когда защита предлагает такой вариант, обязанность судьи отметить, согласуется ли он с фактами по делу. Итак, на случай если кто-то из вас обдумывает приговор подобного рода, сообщаю: в отсутствие каких-либо доказательств на этот счет такой вердикт будет совершенно недопустим. В сущности, и защита весьма разумно не предлагала его. Я упомянул о нем лишь потому, что некоторые из вас могли подумать, что сама сущность признаний подсудимого говорит о его невменяемости.

В самом деле, вопиющая самонадеянность, в которой сознался подсудимый и которой он, по всей видимости, упивается, самонадеянность, выраженная в готовности распоряжаться чужой жизнью и смертью, вполне может показаться признаком мании величия и даже хуже того. Но закон дает четкое определение безумию, и в данном случае нет оснований сомневаться в том, что подсудимый здраво сознавал свои действия и намерения. В этом вся суть.

Таким же образом вы должны остерегаться того, чтобы отвращение к подсудимому – чувство естественное для любого нормального и порядочного человека – повлияло на ваше решение. Если вы считаете, что его вина не доказана, ваш долг – вынести оправдательный приговор независимо от того, какое презрение и ненависть вызывают в вас его хладнокровные интриги. Тому, что он в оные времена обдумывал бессмысленное, идиотское убийство вполне невинного человека, есть доказательства, на которых я уже останавливался; вам предстоит решить, что крылось под его сумасбродными разговорами: стремление ли произвести впечатление на знакомых, зловещий ли субстрат истинных намерений?

Тем не менее, как я уже сказал, даже если вы находите в подсудимом, и, пожалуй, с основанием, личность бессердечную и безответственную, носителя извращенных представлений об общественном долге, даже если так, не допустите, чтобы это чувство окрасило ваш вердикт, и в равной же мере не дайте повлиять на вердикт тому обстоятельству, что другой человек уже признан виновным в преступлении, которое мы сегодня рассматриваем. Ваша задача – вынести приговор на основании представленных вам фактов, и никак иначе.

Завершив речь дополнительными пояснениями касательно отличий убийства умышленного от непреднамеренного и того, что необходимо при вынесении приговора в том и другом случаях, судья отпустил присяжных в совещательную комнату.

Мистер Тодхантер просто кипел.

– Как смеет этот старый болван обзывать меня отвратительным?! – взорвался он, едва встав со скамьи подсудимых. – Ведь я же не обзываюсь ему в лицо, хотя он неуместнейшим образом у всех на виду чистит уши! Какая-то невиданная беспардонность!

– Ой, да все старые судьи ведут себя так, – небрежно отмахнулся сэр Эрнест. – Когда-нибудь и я стану.

– Значит, пора на покой! – отрезал мистер Тодхантер. – «Презрение и ненависть»! В самом деле! Да никто не считает меня ничтожней, чем я сам, но ответьте мне, неужели в других я вызываю ненависть и презрение? – в небывалом бешенстве воззвал он к мистеру Читтервику.

– Что вы, что вы! – запротестовал мистер Читтервик. – Ни в коей мере! То есть если уж что-то, то чувства совершенно, совершенно обратные!

– Как это «если уж»? Я ведь должен какие-то вызывать, правда?

– Ну да, я и говорю, – поспешил подтвердить мистер Читтервик. – Совершенно обратные.

– И как это я могу быть идиотом и в здравом уме, ответственным и безответственным в одно время? – в гневе продолжил мистер Тодхантер. – Как? Объясните мне это. Разве так уж необходимо страдать манией величия, чтобы понять, что без гадкого человека в этом мире всем только лучше? Ну вот, черт побери! В жизни не слыхивал такой ахинеи!

– Тихо, тихо, – забеспокоился сэр Эрнест, видя, что мистер Тодхантер не затихает, а кипятится все больше, и добавил вполголоса, обращаясь к мистеру Читтервику: – Где ж этот чертов доктор?

К счастью, врач появился прежде, чем мистер Тодхантер успел лопнуть от гнева, и увел пациента усмирять волнение подальше от посторонних глаз.

В этой вспышке, однако, благотворным оказалось то, что длилась она дольше двух часов, почти все время, что отсутствовали присяжные, и мистер Тодхантер не маялся ожиданием.

Присяжные совещались два часа и сорок минут. Затем судебный чиновник объявил, что они готовы вернуться в зал.

– Послушайте-ка, Тодхантер, – озабоченно произнес врач, – вам предстоят несколько крайне волнующих минут. Держите себя в руках, и покрепче.

– Я в порядке, – пробормотал мистер Тодхантер и побледнел.

– Представьте, что вы спите и это сон, или повторяйте про себя какое-нибудь стихотворение, – посоветовал врач. – Скажем, «Гораций на мосту»… знаете? И будьте готовы к любому вердикту. Не позволяйте себе волноваться. Вы уверены, что не хотите укола? – Врач уже предлагал сделать ему инъекцию, чтобы пригасить вспышки эмоций и замедлить работу сердца.

– Уверен! – отрезал мистер Тодхантер, направляясь в зал. – Все уже позади! Приговор вынесен, дело сделано, и если я, Бог даст, признан виновным, то чем скорей испущу дух, тем лучше. Вы же не хотите, чтобы я дожил до виселицы, верно?

– Ладно, ладно, поступайте как знаете, – отмахнулся врач. – Как бы то ни было, вы везунчик.

Мистер Тодхантер проворчал что-то невразумительное.

Зеваки в зале суда вертели головой, посматривая то на мистера Тодхантера, то на входящих в зал присяжных. В качестве подсудимого беспокойнее других в лица присяжных, пытаясь прочесть, что кроется за ними, вглядывался и сам мистер Тодхантер; и, как обычно, чинное их выражение можно было толковать как угодно.

Мистер Тодхантер забыл дышать и сам не заметил, как прижал ладонь к груди, словно затем, чтобы беда не произошла раньше, чем огласят вердикт. Не было никакой нужды притворяться, что происходящее – сон: ему и без того казалось, что он грезит. Все выглядело нереально, особенно его собственная роль в этом действе. Неужели это он сидит на скамье подсудимых, обвинен в уголовном преступлении и ему грозит смертная казнь? Неужели ему эти люди произнесут сейчас приговор? Нет, это невероятно!