Стивен Хантер - Третья пуля

Лон рассмеялся.

– Ты слышал о таком аргентинском писателе Хорхе Луисе Борхесе? – спросил я.

– Нет. Мое знакомство с миром литературы ограничивается Хемингуэем.

– Он пишет истории в форме художественных эссе и высказывает предположения по разным поводам, всегда на удивление прозорливые. В одной из таких историй он допускает, что истинным сыном Бога был Иуда, а не Христос. Быть Христом, пострадавшим и обретшим бессмертие, не так уж и сложно. Но для того чтобы путем предательства добиться распятия учителя, требовался сильный характер, каким мог обладать только сын Божий. Это подлинный героизм, истинная жертвенность. В отличие от Христа, который терпел физические муки на кресте в течение дня, Иуда обрек себя на вечные душевные муки, став объектом всеобщей ненависти. Это было проявлением силы.

– Ерунда какая-то, – сказал Лон. – С чего ты взял, что сможешь предотвратить эту войну? Может быть, этот техасец, Джонсон, развяжет ее.

– Нет. Он демократ новой волны, прошедший плавильный тигель Вашингтона тридцатых годов. Джонсону не нужна война, поскольку ему нечего доказывать. Это пожилой человек, имеющий множество любовниц и уродливую жену. Он использует пост президента для того, чтобы выдоить из казны как можно больше денег для Техаса и своих друзей по партии. Он сделает многое для негров, и национальная пресса будет петь ему дифирамбы. Будет строить плотины, скоростные шоссе и небоскребы, которым присвоят его имя. Международные дела его не интересуют. Мне это хорошо известно. В этой сфере он мыслит так же трезво, как Эйзенхауэр. Дома он хочет стать новым Франклином Делано Рузвельтом. Он – Рузвельт с муравьями в штанах. Меньше всего он хочет отправляться в крестовый поход за океан. Это слишком дорогостоящее мероприятие.

– Ну, допустим. Но эта новая операция – ты даже не знаешь, осуществима ли она.

Я понял, что мне удалось убедить его. В одно мгновение Лон перешел от стратегии к тактике. Даже не осознав этого, он подписал капитуляцию. Теперь на первый план выходили детали.

– У нас все готово, Лон. Мы решили баллистическую проблему, среди нас лучшие в Америке стрелок и взломщик, в нашем распоряжении имеется винтовка с глушителем, самое продвинутое орудие убийства, а также идиот, который примет вину за содеянное на себя. И мы имеем перед собой Джона Кеннеди, проезжающего в открытом лимузине послезавтра в 12.30. Нам остается только одно – найти место, расположенное в относительной близости к позиции Освальда, из которого ты выстрелишь примерно в тот же самый момент, что и он. Когда все набросятся на него, я спокойно увезу тебя в твоем кресле, и мы будем в этот вечер пить мартини и закусывать бифштексом.

– Это не шутка, Хью. Убить человека, молодого и красивого, не имеет значения, по какой причине… Это совсем не шутка.

Он был прав. Мое легкомысленное замечание по поводу мартини и бифштекса существенно осложнило дело.

– Да, действительно. Ты прав. Это глупо с моей стороны. Извини, Лон. Мне не нужно было говорить это. Мы будем не праздновать, а горевать вместе со всей Америкой, и никогда не будем хвастать тем, что совершили. Но мы спасем тысячи, может быть, сотни тысяч жизней.

– Черт бы тебя подрал, Хью. Ты умеешь быть убедительным.

– Теперь мне нужно переговорить с Джимми. Посмотрим, что он предложит. Если он предложит что-то реальное, тогда ты и примешь решение. Если ты все-таки не согласишься – ну, что же, я сделал все, что мог. Мы вернемся к Уокеру, как первоначально планировали.

На этом наш разговор закончился. Я отвез его к отелю, и он поднялся в свой номер немного вздремнуть. Я позвонил Джимми. Ответа не было.

Он сел в автобус на остановке рядом с Книгохранилищем, и я поехал следом, миновав длинный акведук, через реку Тринити, в сторону Оук-Клифф. Меня интересовал не столько автобус, сколько те, кто еще мог им интересоваться. Я искал какой-нибудь черный «Форд», возможно, с антеннами. Ни ФБР, ни другие спецслужбы не проявляли интерес к товарищу Освальду. Они, как всегда, спали на работе. Я даже слышал их сопение.

Алик вышел на своей остановке, и я наблюдал с противоположной стороны Норт-Бекли-стрит, как он направился в сторону своего дома. На улице не было ни одного припаркованного автомобиля. Два человека, вышедшие из автобуса вместе с ним, пошли в другом направлении. Алик прошел мимо меня, погруженный в свои мысли.

Даже в тусклых лучах заходящего солнца он напоминал карикатуру на воинственного мстителя, явно подражая Уолту Келли или Элу Кэппу: тяжелая походка, мрачный взгляд, вытянутое, словно под воздействием гравитации, лицо, на котором можно было прочесть: «Не приближайся ко мне, или получишь пулю». Неудивительно, что этот болван не имел друзей и постоянно ввязывался в споры, ссоры и драки, создавая проблемы окружающим, и в первую очередь своей жене. И вдруг это ничтожество оказалось приводным механизмом истории… Поистине, пути Господни неисповедимы.

Я включил фары. Он повернул голову в мою сторону, вздрогнул, узнав знакомые очертания «Вагонира», подошел к автомобилю и забрался в салон.

– Добрый вечер, Алик, – сказал я, нажав педаль газа.

– Добрый вечер, товарищ, – ответил он. – В пятницу вечером я поеду в Форт-Уорт и в воскресенье вернусь с винтовкой.

– Алик, бьюсь об заклад, что вы не читали сегодня газет. И не беседовали с сотрудниками.

– Я читаю вчерашние газеты – достаю их из мусорного бака, и платить не приходится. А что касается сотрудников, они не стоят того, чтобы…

– Хорошо, хорошо, – прервал его я. – Времени очень мало. Ставки слишком высоки. Слушайте меня внимательно. Не перебивайте. Смотрите, не обделайтесь и не кричите «ура». Ситуация изменилась кардинальным образом.

Он воззрился на меня с изумлением.

– Я весь внимание.

– В пятницу, около 12.30, мимо вашего здания по Элм-стрит проследует автомобильный кортеж. В открытом лимузине будет ехать президент Соединенных Штатов. Алик, вы способны одним выстрелом изменить ход истории в нашу пользу? Это грандиозная возможность, настолько грандиозная, что возникает подозрение, будто законы вселенной начинают благоприятствовать нашей идеологии. Алик, вы можете это сделать? Может быть, именно вы призваны судьбой совершить этот великий поступок?

Мне было слышно, как у него перехватило дыхание. Он судорожно сглотнул слюну. Я старался не смотреть ему в лицо, поскольку знал, что увижу в маленьких горящих глазках смесь безумия, нарциссизма и жажды славы.

– Товарищ, – сказал он наконец, перейдя на английский. – Боже мой, я ждал этого момента всю свою жизнь. О, я одним выстрелом изменю ход истории. Я продемонстрирую миру величие…

– Спокойнее, спокойнее, – сказал я, – вы ведете себя как школьница. Возьмите себя в руки и слушайте меня. Договорились?